На левом берегу не как здесь, камыш тянется плотно, отступая лишь у Сухого острова. Что в нем творится – даже с обрыва не разглядеть, лишь слышно тюканье тесел, да изредка приглушенные голоса. Значит, уже не таятся, понимают, что их заметили и ждут, раз по-над обрывом такие кострища развели.
На кромке обсохшего берега появились первые фигуры, волочившие на катках плоты.
Таши знал, что произойдет дальше: на плоты кинут вязанки хвороста, которые прикроют пловцов, хворост спрыснут водой против огненных стрел, позади этой ограды разложат оружие, особо сберегая луки, чтобы волна не замочила, а сами поплывут, придерживаясь за бревна и толкая защитный плот впереди себя. И, конечно, постараются успеть, пока не миновал предутренний час, и голубой воздух обманывает взгляд стрелков. За последнее, впрочем, можно быть спокойным – и без того уже светло, а пока те с хворостом управятся, и вовсе солнце глаз покажет.
– Да что ж они творят, головы еловые?! – воскликнул стоящий неподалеку Ромар.
Теперь и Таши видел, что происходит на том берегу. Люди споро скатывали на воду наспех связанные плоты, но никто не укладывал на бревна защитных валков. Вместо этого женщины потащили тюки с вещами, горы всякого барахла, без которого не прожить человеческой семье. Меж котомок и кутулей усаживали детишек, словно собирались их отправить под первые, самые меткие выстрелы противника. Работали спешно, не глядя на гористый берег, где смертельным частоколом темнели фигуры воинов, не желавших допустить беглецов на свой берег.
Таши смутно подумал, что если очень постараться, то он действительно мог бы послать стрелу на тот берег. Пусть неприцельно, но стрела долетит.
А когда плоты достигнут бурунов, под которыми прячется каменистая отмель, детей на плотах можно будет отстреливать на выбор, заранее намечая будущую жертву.
– Не стрелять! – вполголоса прошел по цепи приказ, и Таши вздохнул с облегчением. Все-таки, хоть и нет такого закона, но всякий знает: когда бьешься с настоящими людьми – детей не замай!
Плоты отвалили от берега и остановились у первой же отмели, зажатые воткнутыми в дно древками копий. Воины над обрывом молча ждали. Внизу на реке вышли вперед двое мужчин. Один из них, с бородой спускавшейся едва ли не до пупа, держал в руке тяжелое копье, перевитое темными полосами – не иначе символ рода, священное оружие предков. Над рекой пронесся хриплый крик, не человеческий, но понятный всякому. Так ревет матерый бык, видя опасность или вызывая на бой соперника.
– Так и есть, – негромко сказал кто-то. – Дети тура. Быть войне.
Когда-то род зубра и род тура жили рядом и считали друг друга братьями, но уже много поколений, как их пути разошлись. Сперва кто-то не поделил добычу, взятую на совместном лове, потом возник спор из-за рыбных тоней, и был этот спор решен силой в пользу зубров. В ответ бывшие друзья умыкнули из селения несколько девушек и ушли за реку. Так родилась вражда, которой никто особо не был обеспокоен, ибо река была надежной границей. Но теперь род тура появился вновь. Их было больше тысячи человек и отступать они явно не собирались.
Кричавший передал копье своему товарищу и бросился в воду. Плыл споро, не прячась от стрелков, волна бурунами разбегалась от мелькающих рук. Силен был бородатый и силы своей не скрывал, чтобы все видели вождя.
– Не стрелять! – еще раз прошел по цепи приказ Бойши.
Пловец достиг берега, выпрямился. Мокрая борода налипала на обнаженную грудь, вниз сбегали струйки.
– Что вам здесь надо? – потребовал Бойша, шагнув на край обрыва. – Ваши прадеды оскорбили наших предков, и обида не смыта до сих пор. Детям тура нет хода на наш берег.
Бородатый стоял внизу, по колени в воде, отчего поза его казалась униженной.
– Мы просим прощения за старые обиды, – глухо сказал он. – Когда-то наши роды дружили. Немало нашей крови течет в ваших жилах, и в наших телах есть ваша кровь. Ради этой крови я прошу мира.
Бородатый говорил, смешно пришепетывая, иные слова были вовсе незнакомы, но все же речь поняли все. Видно и впрямь некогда два рода жили рядом.
– Что вы хотите? – повторил Бойша.
– На наши земли пришла беда. Неведомые чужинцы, оседлавшие птиц-людоедов. Их ничто не может остановить. Наши лучшие воины погибли, мы потеряли стада, и хлеб остался не убран. На правом берегу больше нельзя жить.
– Однажды вы уже обманули нашу дружбу, – непреклонно произнес Бойша, – а теперь просите наших земель?
Мы просим дозволения пройти через ваши земли. Мы сразу уйдем на север, где начинаются безлюдные леса или на запад, в горы.
Бойша долго молчал, сдвинув тяжелые сросшиеся брови. Не так это просто – принять подобное решение. Чтобы заключить мир, должны собраться главы семей, но и война с отчаявшимися, на все готовыми людьми – тоже не мед. Тяжкий груз должен взвалить на себя вождь.
Ромар и Матхи одновременно шагнули, собираясь подняться наверх, но в это время Бойша поднял нефритовый жезл и объявил свое решение:
– Зубры пропустят вас через свою землю.
Чуть слышный шелест прошел за спиной вождя. Кто-то вздохнул с облегчением, другие, напротив, напряглись, готовые оспаривать самовольное решение.
– Но… – не давая времени разгореться недовольству, продолжил Бойша, – пока вы не переплывете Белоструйную, ваши матери будут заложниками у нас, потому что верить вам трудно. Сейчас, пока вы стоите посреди реки и не можете отступить, потому что боитесь людей-птиц, вы готовы обещать все, но мои люди опасаются, что взойдя на берег, вы скажете иное.
– Мы согласны, – донеслось из-под обрыва. – Наши матери однажды уже родили нас на свет, и сейчас готовы вновь подарить жизнь своим детям.
– А за проход сквозь наши земли, – продолжал диктовать Бойша, – и за прежние обиды, и в знак будущего мира вы оставите нам своих дочерей, которым этой осенью подойдет пора называться невестами. В наших домах не поровну женихов и невест, поэтому нам надо… – вождь на мгновение запнулся, спешно принимая решение, – восемь девушек, которых мы выберем сами.
Бородатый медленно, через силу кивнул.
Прадеды были не правы, когда начали эту войну. Мы согласны. Ради завтрашнего мира, ради того, чтобы жил род.
Он повернулся и пошел в воду.
– Женщины пусть идут первыми! – крикнул Бойша.
Таши глядел вслед уплывающему бородачу и медленно, с трудом соображал. Мысли тяжко ворочались, словно по затылку тяпнули преизрядной дубинкой. Почему вождь потребовал восемь невест? Род делится на несколько больших семей, и лишь шаман и старухи умеют разобраться, кому из какой семьи надо выбирать невесту. Порядок этот менялся год от года, и почти каждый раз случалось, что женихам какой-нибудь семьи не хватало нареченных, поскольку та семья, куда позволено свататься, оказалась меньше. И это в то время, когда в другой семье девушки остаются бобылками.
