Один из странников положил на грудь широкую ладонь и поблагодарил на какой-то странной смеси языков. Будислав нахмурился, ибо говор показался ему слишком непонятным, но едва открыл рот для вопроса, как в комнату вошел толмач. Будислав был рад появлению толмача. Усадив его по правую руку от себя, он снова воззрился на странников своими добрыми близорукими глазами и сказал:
– Значит, вы путешественники. Это хорошо. Из какой же страны вы к нам прибыли, братья?
Один из странников, тот, что был светлее мастью и не так суров лицом, ответил что-то на чирикающем языке. Будислав улыбнулся ему, затем покосился на худосочного толмача, владеющего двумя десятками языков и наречий, и спросил:
– Понял ли, что он сказал?
Толмач поскреб пятерней в затылке и со вздохом ответил:
– Понял, боярин, да не больно хорошо. Их язык похож на язык северных данов, но все ж отличается.
– И что он сказал?
– Говорит, что прибыл из маленькой страны, близ северного приморья.
Будислав кивнул, снова улыбнулся и открыл рот для следующего вопроса. Открыл – да так и замер с открытым ртом. Странники вдруг вскочили из-за стола и выхватили из-под плащей кинжалы и короткие мечи.
Охоронцы Будислава отреагировали почти молниеносно и все же на мгновение опоздали. Один из странников перепрыгнул через широкий стол, сбил Будислава с лавки и с размаху ударил его кинжалом в живот. Будислав закричал от боли и увидел, как голова одного из охоронцев слетела с плеч, срезанная мечом лжестранника.
Второй охоронец упал на пол с рассеченным надвое лицом. Но двое других бросились на лжестранников. Те со скоростью молнии скользнули к окну, распахнули створки и по-кошачьи быстро и ловко выпрыгнули на улицу.
Грамотей Будислав опустил затылок на пол, чувствуя, как внутри у него разгорается пламя боли, а потом все поплыло у него перед глазами, и он потерял сознание.
Столы в зале расставили в три ряда. Рядом водрузили длинные дубовые скамьи и накрыли их мягкими коврами и волчьими шкурами. За три часа до захода солнца стольники начали суетиться. Расставляли на столах посуду – расписные блюда, серебряные кубки, ложки, ножи да вилки.
Глеб стоял чуть в стороне и, сложив руки на груди, наблюдал за приготовлениями к пиру. Завидев сытника, плотного красноносого мужика, заведующего княжьими погребами, Глеб окликнул его и подозвал к себе.
– Ну, как дела? – спросил он.
Сытник вздохнул и горько проговорил в ответ:
– Дела у нас неважные, советник. Погреба почти пусты. Все, что наскребли, выставим на стол.
– А что за вина будут на столе?
– Вин будет мало, боярин. Всего-то и осталось, что двадцать бурдюков да две бочки. Вот думаю, заради скаредного интереса, выставить на стол водку и разбавить ее медом. Сгодится ли?
Глеб покачал головой:
– Нет, не годится. Боярам выставишь вино. А их охоронцам, что будут ожидать в верхнем зале, выкатишь водку и мед.
– Охоронцам – водку? – выпучил глаза сытник. – Да не жирно ли им будет, боярин? Водка нынче в большой цене!
– Ничего для хорошего дела не жалко, – усмехнулся Глеб. – Идем в погреб, хочу посмотреть, что там и как.
Глаза сытника забегали:
– Не понравится тебе в погребе, боярин. Там сыро и нечисто. А у тебя ферязь белее крыла голубки. Запачкаешься.
– Ничего. Запачкаюсь – отряхнусь. Идем в погреб.
И Глеб первым шагнул к коридору, ведущему к кладовым, в которых хранились кожи, зерно и бочки с маслом и вином.
Навстречу им шли слуги, несущие на блюдах холодные яства для пира – блины с икрой, студни, вяленое мясо, селедку с луком. От запаха еды в желудке у Глеба заурчало. Он подхватил с одного из блюд кусок мяса и отправил его в рот.
Сытник глянул на него хмурым, недовольным взглядом, и Глеб сделал вид, что не заметил этого.
В кладовых, куда они спустились спустя пять минут, было прохладно и царил полумрак, чуть подсвеченный пламенем двух жировых факелков.
– Зажги смоляные, – потребовал Глеб.
Сытник нахмурился, но подчинился – вынул из скобы факел и прошел с ним по коридору, зажигая остальные. Вскоре здесь стало светло, как в пиршественном зале. Глеб никогда прежде не бывал в княжьих кладовых, а потому принялся осматривать их с огромным любопытством. А посмотреть, вопреки словам сытника, здесь было на что.
В одних клетях хранились кожи, другие были заполнены зерном, в третьих Глеб увидел огромные бочки с маслами. В четвертом были навалены кожаные бурдюки с вином.
– По-моему, здесь всего в избытке, – сказал Глеб, осмотревшись.
– Это только кажется, – хмуро возразил сытник. – В прежние времена об эту пору запасов было раза в три больше, нежели теперь. В прежний осенний корм по селам да деревням столько всего собирали, что и на двадцати подводах вывезти не могли. А теперь что – пшик, да и только.
– Ничего, – усмехнулся Глеб. – Дай срок, и мы заполним клети под завязку. Где водка, которую ты вынесешь боярским охоронцам?
– Вот тута. – Сытник пристукнул кулаком по пузатому боку баклаги.
– Принеси чарку, хочу попробовать.
Сытник вздохнул, повернулся и зашагал за чаркой, недовольно бубня под нос:
– И чего ее пробовать, водка как водка.
Как только грузная фигура сытника скрылась за поворотом, Глеб быстро откинул крышку баклаги. Затем вынул из кармана сушеный сонный гриб и, задержав дыхание, растер его между ладонями. Все еще не дыша, швырнул получившийся порошок в водку и быстро закрыл крышку. Потом обтер руки об тряпку и лишь затем позволил себе вдохнуть – но и тогда сделал это вполсилы и отвернув голову в сторону, чтобы не затянуть случайно ноздрями частички сонной пыли.
Едва он это сделал, как из-за угла вывернул сытник. Подошел, с хмурым видом протянул Глебу чарку.
– Отведай, боярин. Чарка чистая, непыльная.
– Уже не хочется, – небрежно отозвался Глеб. – Идем дальше, покажешь мне, где у тебя колбасы и вяленое мясо.
– Что ж, покажу, коли желаешь.
Сытник поставил чарку на полку, затем взял с бочки тряпку, которой Глеб вытирал руки, поднес ее к лицу и шумно высморкался.
– Стой! – Глеб хотел вырвать тряпку из рук толстяка, но не успел.
Сытник покачнулся, нелепо загребая руками воздух, а потом грузно, будто куль с мукой, рухнул на пол кладовой. Глеб быстро подошел, присел рядом и тряхнул толстяка за плечо:
– Эй, сытник! Ты жив?
Тот не ответил. Тогда Глеб наклонился и приложил ухо к жирной груди смотрителя погребов. Сердце толстяка билось размеренно и спокойно. Глеб выпрямился, вгляделся в бледное, рыхлое лицо сытника и виновато пробормотал:
– Я слышал, что сонный гриб насылает на людей кошмарные сны. Прости, если это случится с тобой, приятель.
