— Я не участвовал в битве, господин десятник! — удивился Чик.
Трифон, покачав головой, хмыкнул. Остальных он поздравил позже уже в расположении десятка и самолично откупорил бочонок.
— Заслужили, — сказал с довольной улыбкой, — но завтра подъем без поблажек, бараны! — развернулся и отправился праздновать сам.
Солнце заторопилось за горизонт, времени пить почти не оставалось, и ребята набросились. Еще бы! Четыре месяца воздержания.
Утром на них было жалко смотреть. Запыхались от обычного утреннего кросса, кусок в горло не лез. Не будь Чик рабом, непременно подколол бы, а так… смотрел с осуждением.
— Чик, ко мне! — Трифон оторвал раба от еды. Обратился странно: сильно нахмурившись, словно раздирало его внутри.
— Жду приказа, господин десятник! — По Трифону совсем не заметно, что он с похмелья. Что значит старая гвардия!
— Правильно, что ждешь. — Задумчиво помолчал и продолжил: — Приказ такой: отправишься в храм, на главном входе покажешь стражнику этот свиток, — передал Чику запечатанный рулончик пергамента, — скажешь, чтобы проводил тебя к приору Викарии. Свиток передашь ей лично. Приказ ясен?
— Слушаюсь! Приказ ясен, готов выполнять! — В душе раба запело. Он приблизится к Верховной, своей богине! «Спасибо, богиня, за милость! Неужели я заслужил?»
Приор не сама Флорина, но приближена очень.
— Ты вот что, не сияй, — попытался охладить пыл Чика Трифон. Куда там! В который раз он пожалел, что Чик — раб. — Иди. Не сильно торопись, успеешь. Из лагеря тебя выпустят, предупреждены. Пошел! И обратно пропустят, — прошептал, глядя вслед удаляющемуся барану. Только вернется ли? Не к добру вызовы раба к приору ордена, пускай и обращенного самой Верховной.
Антифий с ним не откровенничал, но поздравил с победой над Никеем как-то очень загадочно и намекнул, что спас Трифона от гнева Викарии. Не поинтересовался, кто из баранов такой умный, а должен был. Десятник все понял, когда услышал приказ коменданта. Значит, госпожа приор прекрасно знает Чика. Услышать об обычаях северных варваров — чушь! Но что поделаешь, приказ надо выполнять, а не обсуждать. Так для здоровья полезней.
Дорога к храму всего две мили. Огибает крутой лысый холм, который закрывает вид на весь храмовый комплекс со стороны лагеря. Холм носил имя Змеиный и действительно походил на огромную змеиную голову. Дорога огибала его в районе «открытой пасти» — вертикальной скальной стены, и сразу за поворотом открывался прекрасный вид на храмовый комплекс, который всем своим хозяйством умещался на плоской вершине соседнего холма. С дальней стороны возвышенность круто обрывалась в реку Эру, а на самом высоком месте красовался собственно сам храм. Резная колоннада из розового мрамора окружала огромное дерево, крона которого возвышалась над камнем, являясь своеобразной крышей и одновременно главной святыней.
Древо Лоос резко отличалось от остальных деревьев совсем не размерами. Чувствовалась в нем инаковость. Трудно объяснить как, но отмечал это любой, даже самый невнимательный путник. Чик к таким не относился. Он восторженно замер, едва выйдя из-за скалы, и незаметно для себя упал на колени.
«Богиня! Наконец я увидел тебя, спасибо за это!» Древо и Верховная оказались настолько переплетены, что на секунду вместо кроны ему показалось лицо «прекраснейшей». В душе разлилось блаженство.
Человек еще та скотина, ко всему привыкает. Вовчик привык, вернее, притерпелся к еженощным страданиям. Так же, как можно притерпеться к постоянной ноющей боли, зная, что от нее не избавишься. Но когда все же приходит избавление, то, как говорят, «почувствуйте разницу», и ты понимаешь, какой это кайф — жить без боли, но тут она наваливается с новой силой, и нет от нее защиты, расслабься.
Чика скрутило сразу, как только лицо богини снова превратилось в дерево. Связанное с ним невидимыми нитями, но в то же время бесконечно чуждое.
В чувство его привел женский голос:
— Эй, с тобой все в порядке? — Узкая ладонь легла на плечо.
Чик с удивлением обнаружил себя стоящим на коленях, прямо на древних каменных плитах дороги. Страдание неохотно улеглось. Спряталось в засаду, поджидая своего часа, ближайшего сна. Он встал, отряхнул обмотки и хмуро обернулся. Жрицу или служку он бы почувствовал.
Перед ним стояла девушка в серой зимней тунике, накрытая голубым суконным плащом с откинутым капюшоном. Распущенные черные волосы, карие глаза, смуглое лицо. Тем, кто не видел жриц, она показалась бы красивой. Собственно, такой она и была. Красива естественной, несовершенной одухотворенной красотой, в глазах искреннее участие. Если бы Чик… это и так ясно.
— В порядке, — хмуро ответил он и пошел дальше.
— Ой! Извини, я не знала, что ты раб! Постой, я тоже к храму, пошли вместе.
С этими словами девушка пристроилась рядом. Ей приходилось почти бежать рядом с быстро шагающим Чиком.
— Ты не мог бы идти помедленнее? А, поняла — торопишься. А я вот не тороплюсь. Да не хмурься ты, я тоже рабыня. Ой!
Чик резко остановился и повернулся к ней. Девушка врезалась в него, как в скалу, и отскочила, словно мячик.
— Разве бывают рабыни — женщины? А где твоя печать?
— Какой ты твердый! — сказала, обиженно потерев грудь. — Ты чего? Подожди, так ты варвар? Настоящий!? Ни разу не видела! А ты из каких мест?
Чик мочал, внимательно вглядываясь в ее лицо. Печати не было. Правильный «греческий» нос, чуть выступающий мягкий подбородок, чуть припухшие приоткрытые губы, гладкие щеки с заметным румянцем на скулах, тонкие черные брови дугой. В сияющем взгляде распахнутых глаз восторженное любопытство. Словно девочка-первоклассница, а не двадцатилетняя девушка.
— А, поняла! Смотри! — С этими словами распахнула плащ на шее. Бронзовое, покрытое вязью непонятных знаков кольцо-ошейник шириной не больше пальца, то есть сантиметра полтора. — Убедился? — Запахнулась, не дожидаясь ответа.
— Какое у тебя Служение? — спросил Чик, не обращая внимания на явную обиду девушки.
Сказав «Служение», снова пошел по дороге. Теперь зашагал медленно, прогулочным шагом.
— Какое Служение? — Рабыня пошла рядом. — А! У меня не Служение, а служба хозяину. Выполнять его волю, — произнесла последние слова печально, — ну вот, такое настроение испортил. Варвар…
— Я слышал, что на всей Гее есть рабы, и думал, что у всех есть Служение. А как иначе? — Чик не задумывался о настроении девушки.
— Ты точно варвар, — вздохнула она, — к тому же глупый. А, поняла! Тебя захватили в бою и сразу обратили в рабство. Ты все это время жил в лагере. Так?
