До меня понемногу начало доходить.
— Было, тетя Эра. Доставлял. Соседа своего, Ерпалыча. Вы его, надо полагать, в виду имеете?
Хлебнув чая, я подумал, что и в страшном сне не представлял старого психа Ерпалыча гражданином Молитвиным Иеронимом Павловичем.
— Между прочим, Олег Авраамович болен, — вмешалась Идочка, вызывающе фыркнув. — Ему вредно волноваться.
— А я и не собираюсь его волновать, — ответила Эра Игнатьевна таким тоном, что я живо переименовал ее в Эру Гигантовну. — Просто именно мне поручено курировать дело об исчезновении Молитвина Иеронима Павловича, так что опрос свидетелей — моя святая обязанность. И, зная, что Олег Авраамович болен, я пришла к нему, вместо того чтобы вызвать к себе. Девушка, почему я вам так не нравлюсь? Вы ревнуете?
Пунцовая Идочка умчалась в комнату, а я мысленно поаплодировал следовательше.
После чего принялся подробно излагать, как Фол вынес дверь Ерпалычевой квартиры, как мы нашли бесчувственного старика на полу, как везли в «неотложку» своим ходом, как ругались с Железным Генрихом и как потом милейший парень-кардиолог забрал у нас Ерпалыча и увез…
В запале словесного поноса я чуть было не помянул утреннюю перцовку, «Куретов» и мифологического библиотекаря Аполлодора, но вовремя прикусил язык.
Еще сочтет, что мы с Ерпалычем — одного поля ягоды…
— Вот и мне хотелось бы узнать, куда ваш милейший парень его увез. — Эра Гигантовна, спросив разрешения, налила себе чайку и неторопливо сделала первый глоток. — Понимаете, Олег Авраамович, все дело в том, что в нашей «неотложке» кардиологическим отделением заведует женщина. Ваша ревнивая пассия может подтвердить мои слова: ведь именно она той ночью названивала кардиологичке и поругалась с нею, не дождавшись ответных действий.
Я бросил короткий вопрошающий взгляд на вернувшуюся было Идочку. Щеки моей ревнивой пассии из бутонов весеннего шиповника разом превратились в поздние осенние георгины; сестренка милосердия закусила губу, судорожно кивнула и вновь изволила удалиться.
На сей раз — чеканным шагом королевы, шествующей на эшафот.
Во всяком случае, самой Идочке явно так казалось.
— Короче, — продолжила следовательша, — завотделением клятвенно заверяет: да, дежурила, нет, никуда не выходила и никакого старика с инсультом не принимала. Записи в регистрационном журнале подтверждают ее показания. Опять же у меня есть письменное заявление заместителя главврача: о неких подозрительных личностях, мигом умчавшихся с бесчувственным стариком под мышкой, едва он принял меры к выяснению обстоятельств. Лозунг «Люди, будьте бдительны!» во плоти. Выходит, что машину за вами никто не посылал. Вы случайно не могли бы мне описать этого белохалатного «бога из машины»?
Я задумался. Парень как парень, симпатичный, доброжелательный, особенно после общения с гадом Генрихом. Выходит, он вовсе и не врач?! Тогда кто?
Ерпалыч, кому мы тебя отдали?!
Век себе не прощу…
В прихожей послышался негромкий скрежет, словно кто-то царапался к нам со стороны лестничной площадки, потом щелкнул замок — и мгновенно раздалось Идочкино сюсюканье:
— Вот он, наш маленький, вот он, наш серенький! Ну заходи, заходи, не студи квартиру…
Наш маленький и серенький не заставил себя долго упрашивать — и мигом оказался в кухне. Было видно, что подобранный мною пес времени даром не тратил. Отъелся, надо сказать, преизрядно. Лоснился и сиял. А также держал хвост трубой, морковкой и пистолетом.
Ткнувшись по дороге мордой мне в колено и приветственно гавкнув, наглый экс-бродяга улегся в углу, заняв добрую треть кухни. После чего уставился на ноги Эры Гигантовны таким взглядом, что на щеках следовательши выступил легкий румянец.
— Овчарка? — спросила она. «Овчарка-овчарка», — умильно облизнулся пес.
— Кобель, — дипломатично ответил я. Объявившаяся следом за собакой Идочка энергично закивала.
— Не то слово, Олег Авраамович! Всем хорош: и гуляет сам, и дома не гадит, и жрет что ни дашь, хоть мясо, хоть морковку… Зато как я мыться соберусь, так проскользнет, подлец, в ванную и не уходит! Я уж его и тряпкой, и словами — ни в какую…
Похоже, сексуально-собачьи проблемы Идочки нисколько не взволновали Эру Гигантовну. Она задала мне еще пяток совершенно пустых вопросов — и собралась откланяться.
Взгляд исподтишка…Сухие, породистые черты доберманши из элитного питомника. Возраст еще не тяготит, лишь добавляя опыта и умения оседлать ситуацию столь же легко, как выбранного на ночь мужчину в постели. Косметики мало, лишь рот чуть тронут перламутром помады, и тушь на длинных ресницах практически незаметна. Ей пошли бы очки, дымчатые стекла в тонкой оправе из золота-обманки, но очков нет, и карие глаза смотрят коротко, остро, будто опытный кровельщик вбивает гвозди в черепицу.
И еще: машинальная отточенность жестов — мелких, внятных, как у актрисы, привыкшей играть крупным планом.
Вот она какая, Эра Гигантовна, старший следователь прокуратуры…
Вот тут-то и раздался очередной требовательный звонок в злосчастную дверь моей квартиры. Оказывается, визиты на сегодня не закончились; более того, у меня возникло странное предчувствие, что они только начинаются!
Идочка, мой добровольный швейцар и ангел-хранитель, уже сражалась с замком — и в прихожей почти мгновенно воздвигся бравый сержант-жорик Ричард Родионыч. А следом за Риткой из клубов морозного пара высунулся обширнейший нос, под которым обнаружилась широченная ухмылка моего однокашника Ефимушки Гаврилыча Крайцмана, кандидата… нет, с недавних пор доктора биохимии!
Похоже, я никогда не смогу привыкнуть к очевидному для всех и невероятному для меня: Фима-Фимка-Фимочка, Архимуд Серакузский, теперь доктор!
Мой пес немедленно принюхался к свертку в Фимкиных руках и, радостно повизгивая, уставился мне в глаза со всей возможной преданностью.
— Ну уж тебя-то не обойдут! — успокоил я серого проглота, и псина с веселым лаем бросилась встречать гостей, едва не сбив при этом с ног зазевавшуюся Идочку.
— Очухался, очухался, алкаш хренов! — заорал с порога Ритка, обличающе тыча пальцем в мою сторону. — Гляди, Фимка, гляди, что творит! Полный дом баб навел, чаем их поит!
Это я, значит, навел…
— Ты, Алик, не устаешь нас поражать, — поддержал Крайцман мерзавца-служивого. — Насколько известно науке в моем лице, ты единственный, кому удалось допиться до трехдневного беспробудного бодуна!
Жизнь становилась прежней. Все происходило само собой без всякого моего вмешательства. Я только стоял, слушал их беззлобную болтовню, наблюдая, как мои приятели отряхивают снег и разоблачаются — и вот они гурьбой набились в кухню, бесцеремонно разглядывая следовательшу, строящую им глазки, а Ритка жорским чутьем угадывает профессию (а может, и звание) моей гостьи, вытягиваясь по стойке «смирно», но Эра Гигантовна благосклонно машет ему ручкой, а тут вдобавок Фимка отодвигает нашего сержанта в сторону и запоздало лезет ко мне обниматься. Идочка выходит из ступора и скачет вокруг нас с писком: «Отпустите! Немедленно отпустите больного! Вы септический!», — и Фима отпускает меня, Идочка успокаивается, все, кроме Ритки, рассаживаются и дают мне отдышаться, а заодно и задуматься о будущем.
