Когда они достали из сумок свои бутерброды, я вспомнил, что сегодня перекусить мне так и не довелось. Суматошный день выдался. Паровоз как раз остановился на каком‑то полустанке, чтобы загрузиться углем и принять почту; поэтому я засунул вещи под кресло и отправился в вагон–ресторан. За окном была темень. Я, не спеша, и с большим удовольствием поужинал (позавтракал? пообедал?) луковым супом и запеченным карпом. Публика за столами сидела самая различная, но преобладали богатенькие бездельники. Официант вначале с подозрением косился на мой поношенный плащ, купленный на блошином рынке, но после неприлично щедрых чаевых, я стал для него главной персоной во всем поезде, а, возможно, и во всей Федерации. Я сидел, попивал крепкий черный кофе и думал, что в высоком достатке есть свои неоспоримые преимущества, а также, что я начал слишком быстро обзаводиться сибаритскими привычками. Когда вагон дернулся и начал набирать ход, я затушил сигарету и направился в свой вагон, предвкушая, как замечательно сейчас высплюсь.
Как и следовало ожидать, выспаться мне не удалось. В вагоне царила непонятная суматоха. Мои соседи по купе в полном составе сгрудились в тамбуре. Тут же находилось еще две пожилые дамы в халатах, господин в подтяжках и проводник с абсолютно белым лицом. Из самого вагона доносился грохот и металлическое звяканье. Все это мне крайне не понравилось. Растолкав попутчиков, я приоткрыл дверь и присвистнул от удивления. Напротив моего купе стоял голем и равномерно постукивал своей железной ручищей в дверь. Он был на полторы головы выше меня, целиком сделан из металла и весь в ржавых потеках. Услышав свист, голем развернулся всем корпусом и тут же пошел прямо на меня. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться к кому в гости пожаловал этот парень. Поэтому я просто развернулся и побежал.
Големов мне доводилось видеть. До войны их выпускали довольно большими партиями и стоили они дешевле грязи. Те, кто побогаче, покупали по десять–двадцать штук сразу. По части мозгов у этих машинок конечно не густо, но какие‑то несложные работы голем вполне в состоянии выполнить. Дворник, кочегар, дворецкий, садовник… Даже охранники были, но это уж самые последние модели. Однако я ни разу в жизни не видел металлического голема. Он, наверное, обошелся своему хозяину в целое состояние.
Оставив позади вагона три, я притормозил. На роль спринтеров големы тоже не годятся, поэтому минут пять у меня в запасе было. Конечно, проще всего спрыгнуть с поезда и помахать ему ручкой вслед… Но в купе оставались мои вещи и, по крайней мере, одну из них я не мог оставить. Мой меч. Это единственное, что осталось мне от отца. Его стряпчий вручил мне клинок на отцовских похоронах. Мне тогда было четыре или пять. Оставлять меч было нельзя. Быстрым шагом я вышел в тамбур и подергал дверь. Заперто. Стянув с себя плащ, обмотал правую руку и изо всей силы шарахнул по стеклу. В тамбур полетели капли дождя. Вот черт! Ну что ж мне не везет так?! Именно в это время появился проводник. Он не стал тратить время на разговоры, а сразу попытался мне врезать. Парнишке чуть не хватило скорости, и я оставил его отдыхать на грязном полу. Сейчас было не до нежностей. Подтянувшись на руках, я перекинул свое тело на улицу, но тут из‑за проклятого дождя пальцы соскользнули с мокрой железки и я рухнул в темноту. Уже перед самой землей, каким‑то чудом, я все‑таки успел вцепиться в подножку вагона. Ноги все равно волочились по насыпи, и я умолял весь пантеон богов, чтобы на моем пути не оказалось валуна или дерева. В этом случае дальше поехали бы только мои руки. Тяжелые шаги голема прогрохотали по тамбуру, и он направился в следующий вагон.
Едва за моим приятелем закрылась дверь, как я влез обратно, потеряв по пути один сапог. Проводник сидел на полу и пялился на меня, открыв рот. Возможно, он что — то хотел мне сказать, а может даже и извиниться, но у меня не было времени слушать. Я рысью припустил обратно. Общее собрание в моем тамбуре и не думало расходиться и даже наоборот — народа прибавилось. Все говорили, причем одновременно и никто никого не слушал. Один парнишка попробовал загородить мне дорогу и потребовать объяснений, но я просто отбросил его в сторону.
В купе все было по–прежнему. Я закинул вещмешок за спину и размотал сверток. Подумать только — никогда даже не подозревал, что буду о нем скучать. С мечом в руке я сразу почувствовал себя увереннее. Хотя, если серьезно, то что я мог сделать с мечом против железного голема? Разве что заколоться. Теперь надо было выбираться отсюда. Тот, кто послал голема, наверняка позаботился, чтобы он не слишком долго меня разыскивал. Приз за сообразительность эта железяка не получит, но и очень долго плутать по поезду не будет. Словно в подтверждение моих мыслей в конце коридора снова загрохотали шаги. Я выскочил из купе и, даже не оборачиваясь, припустил в конец поезда.
Когда взошло солнце, я сидел на берегу безымянного ручейка, промывал свои раны и проводил инвентаризацию имущества. К счастью, прыжок с поезда прошел без особых последствий. Куча синяков, ссадин, порезов, но ничего не сломано и не вывихнуто. С имуществом дела обстояли хуже. Плащ я забыл в тамбуре, сапог потерял, съестных припасов не было. Путь мне предстоял хоть и не особо далекий, но и неблизкий. Раньше, чем через десять дней, я до Тако–Ито не доберусь. Денег полные карманы, но потратить их нет никакой возможности — ни одного постоялого двора и ни одного трактира в пределах видимости. И неизвестно — когда они попадутся. Земли Вельсунгов не особо заселены. Все это я записал в минус.
Положительного тоже было немало. Кроме меча у меня остался арбалет с тремя десятками болтов, нож, компас, фляга, бинокль, огниво, две пачки сигарет и целый мешок ненужного барахла. А еще — без малого полторы тысячи талеров, на которые ничего нельзя купить. К несомненным плюсам можно было также отнести то, что земли Вельсунгов не особо заселены. На равнинах, где жителей не в пример больше, в каждой рощице прячется как минимум три с половиной разбойничьих шайки из числа дезертиров и демобилизованных солдат. Когда война закончилась, то многие из них не захотели возвращаться домой, чтобы вновь выносить навоз за свиньями и надеяться на хороший урожай картошки. Еще большему количеству было просто некуда возвращаться. Да и незачем, если честно. Они все равно ничего не умели, кроме как убивать и грабить. Потому и осели на равнинах, занимаясь тем единственным, что у них хорошо получалось. Здесь, за болотами, было все же спокойней. Я имел все шансы, добраться до Тако–Ито без особых неприятностей.
