Вокруг помоста, оттеснив любопытных горожан, стояли семеро вооруженных, хмурых мужчин в темных кожаных кирасах. Спокойные, даже ленивые взгляды, которые они бросали на толпу, лучше слов показывали, что у этих людей слова редко опережают дело, а мечи говорят чаще, чем их владельцы.
Прищурившись, Казимир шагнул вслед за Калей, увлеченно проталкивающейся ближе к помосту. Большой, накрытый темной плотной тканью квадрат на помосте, должно быть, стоил всех семерых нанятых охранников.
- Подходи, не стыдись честной народ! - Выкликал рыжий, подмигивая молоденьким девушкам в толпе. - Погляди на диковинку! Чудо жуткое, да нам не опасное!
Толпа гудела. Пока пробирались к помосту, Казимир успел разглядеть и клетки с медведями, волками и лисами, и диковинных гадов за железными прутьями, и разноцветных птиц, говорящих человеческими голосами да так складно и ловко, что у кранковчан глаза делались круглыми, словно блюдца.
Но больше всего люду собралось именно здесь, привлеченных выкриками зазывалы. Положив руку на плечо Сколопендре, шляхтич продвинулся еще немного вперед.
- Да открывай ужо, не томи, - пробасил из толпы мужской голос. - Какого такого гада приберег напоследок? Виверн третьего года привозили, можешь не надрываться. Ящерицами-переростками нас не удивить.
Рыжеволосый замахал руками, словно мух отгонял.
- Самый что ни на есть жуткий, диковинный зверь! - Заверещал он. - Не виверн, не ехидна, ни оборотник ингельмский! Далече пришлось забраться славному Ернику-зверолову, дабы удивить почтенную публику редкостью великой.
Переглянувшись с ловцом, зазывала перескочил на центр перед помостом, и вздернул руку, указывая на клетку.
- Зверь же этот, по-иноземному басилиском, по-романи регулюсом зовется, то есть королем малым, поелику василиск есть всякого гада ползучего царь и монарх, властелин драконов и змей. Иначе, нежели чем иные гады, во прахе на брюхе ползающие, василиск поднявшись идет, а на голове носит корону златую. Все живое разбегается пред ним в страхе великом. Как никакое иное ядовитое чудище, василиск одним взглядом своих страшных глаз убить может. Даже птица быстролетящая замертво падает, ежели на нее василиск взор свой оборотит.
Толпа загудела, словно разом в воздух поднялась тьма тьмущая шершней. Казимир опустил взгляд на замершую Сколопендру. Вздернув голову, девушка всматривалась в ловца перед помостом. Казимир легонько пожал её плечо, удерживая рядом. Зная характер Кали, можно было ожидать чего угодно. Впрочем, комес не из уст ярмарочных дрессировщиков слыхал о подобных чудовищах.
Василиска боялись как никакого другого зверя. Не всякий мракоборец брался извести зловредного гада, одним своими именем нагонявшего страху на земли, где гадине удумывалось поселиться. Мракоборцы и чародеи, нанятые Казимиром для очищения земель, идуших под шлях, неохотно обмолвились, мол в Выжьей Сечи василиски все еще встречаются, благо, любят теплые места, и сухие, просторные пещеры, в которые якобы уволакивают окаменевшую от их взгляда добычу.
Среди горожан, похоже, тоже нашлись знатоки бестиария.
- Брешешь, зараза! - Донеслось из толпы.
Зазывала сверкнул глазенками.
- То матка твоя брешет, яко псина шелудивая, а я правду баю! - Заорал он в ответ. - А чтоб не было промеж нами лишнего разговору, - мужичонка вскочил на помост и, подбежав к клетке, ухватился за край покрывала, - глядите!
Одним могучим рывком зазывала сдернул ткань, открывая клетку.
Многие закрыли глаза. Истошно завопила женщина.
Толпа ахнула.
Затем неуверенно, по одному, самые смелые приоткрыли глаза.
В клетке, шипя и бросаясь на толстые кованые прутья, билась чешуйчатая гадина. Широкую плоскую голову венчала пара ярко-красных, похожих на рожки, выростов. Вдоль всего тела, по спине рос острый черный гребень. Плотная серая шкура влажно блестела. Длинный змеиный хвост хлестал, обвивался по прутьям. Из распахнутой пасти капала желтая пена, когда чудовище в бессильной ярости принималось грызть прутья темницы.
Казимир глянул на Сколопендру, так и впившуюся взглядом в клетку с чудом.
- Так он жеж слепой! - Выдохнули в рядах.
На месте ужасных, обращающих все живое в камень, глаз василиска, зияли выжженные, уродливые провалы.
- Гляди, честной народ! Никакого обману, - заулыбался рыжий. Подцепив с земли длинный шест, с трезубцем на конце, зазывала ловко сунул его в клетку, сильным ударом сбрасывая василиска на изгаженную, слипшуюся солому. Чудовище зашипело; изломанные куцые крылья, как у нетопыря, жалко хлопнули, когти на двух единственных передних лапах рубанули воздух. В толпе засмеялись.
- Пырни его еще раз, - подначил развеселый голос. Повернув голову, Казимир разглядел в паре шагов от себя тощего, богато одетого парня, скалящегося щербатым ртом. - Пусть попляшет!
Пальцы Казимира не удержались на плече отпрянувшей Кали. Вывернувшись из-под руки комеса, Сколопендра ужом ввинтилась между зеваками, нещадно молотя кулаками направо и налево.
Щербатый захлебнулся очередной шуточкой: выпучив глаза, согнувшись в поясе, парнишка харкнул кровью, непонимающе уставясь на измаранную руку. Отпихнув с пути взвизгнувшего ремесленника, Каля обернулась на посерьезневшего зазывалу. Толпа раздалась в стороны, освобождая свободное место, словно вокруг чумной.
- Брось палку, песья твоя душа! - Выпрямившись, рявкнула Сколопендра.
Рыжий попятился, но палку так и не выпустил. Слепой василиск, получив передышку, впился зубами в древко, с хрустом размалывая дерево в щепу. Зверолов-Ерник не изменившись в лице, спокойно глядел на разбойницу.
- Что же это ты, паскуда этакая, - четко и раздельно, так что в наступившей тишине было слышно каждое слово, процедила Каля, - вытворяешь? Не много чести мучать животину, пусть и такую зловредную. Али духу не хватило умертвить? Решил, пусть чернь позабавится? Лишил гада зрения, да никак не успокоишься? Да чем ты, мерзостник, лучше регулюса? Тот хоть из звериного инстинкту умертвляет, гнездо аль владения и жизнь свои защищаючи!
Положив ладони на рукояти мечей, наемники Ерника двинулись к разбойнице, забирая её в полукруг. Каля словно не замечала. Стиснув оголовок своего меча, стояла, прямая и гневная, не сводя взгляда с клетки с василиском. Раздувая ноздри, тот повис на прутьях, тыкаясь слепой мордой в ненавистное железо, и хлеща хвостом по полу.
