Чайна Мьевиль - Шрам

Видимо, будет послан корабль с заданием пограбить в районе канала Василиска. И меня отправят на этом корабле. Потом на маленькой лодочке меня высадят в этом жутком Ке—Бансса, который я видела с палубы «Терпсихории». А там я дождусь прихода какого—нибудь кробюзонского судна, которое направляется домой, к Железному заливу, к Большому Вару, к городу.

Утер Доул не откажет мне в этом. Это ему ничего не будет стоить.

Много месяцев минуло с того дня, как мы покинули Железный залив. Когда мы дотащимся до него снова, пройдет уже больше года. Я возьму другое имя.

«Терпсихория» пропала. У властей больше нет причин преследовать Беллис Хладовин. И даже если какой—нибудь кробюзонский скот, которому до всего есть дело, вспомнит, узнает меня и доложит какому—нибудь чиновному ублюдку, то с меня хватит — я уже набегалась. И я никак не могу поверить, что я им еще интересна. Та часть моей жизни закончилась. Настали новые времена.

После всех этих событий, после моей безумной, бесплодной попытки побега, я считаю, что, сама того не ведая, сделала все необходимое для моего возвращения домой. И я унесу воспоминания об Армаде, вшитые в мою плоть.

Я с удивлением обнаружила, что снова пишу тебе это письмо. Рассказав Утеру Доулу правду, я думала, что с этой писаниной покончено. Но, признавшись себе в этом, я почувствовала себя брошенным ребенком. Есть ли что—нибудь более жалкое, чем бумажки, которые я так хотела отправить адресату, хотя так еще и не решила, кто этим адресатом будет?

Тогда я их припрятала.

Но теперь началась новая глава. Армада движется вспять во времени, готовясь вернуться к своему пиратскому промыслу в богатых водах около моего дома. Все переменилось, и я дрожу от возбуждения, выискиваю удобный случай, чтобы закончить это письмо.

Оно меня смущает. Благодаря ему я становлюсь откровеннее.

Это возможное письмо. До последней секунды, пока я не вставлю твое имя после слова «дорогой», написанного столько листов и месяцев назад, оно остается возможным письмом. Чреватым разными возможностями. Теперь я очень сильна. Я умею добывать возможности и могу одну из них сделать реальностью.

Я не была твоим лучшим другом и прошу у тебя прощения за это. Я вспоминаю моих друзей в Нью—Кробюзоне и спрашиваю себя, кто из них станет тобой.

А если я захочу сделать это письмо воспоминанием, которое скажет «прощай», а не «здравствуй», тогда ты будешь Каррианной. Ты — мой дорогой друг, если так оно и есть, и то, что ты был мне неизвестен, когда я начинала письмо, ничего не значит. Ведь это все же возможное письмо.

Кем бы ты ни был, я не была твоим лучшим другом и сожалею об этом.

Мы приближаемся к флоту, который стоит в ожидании на границе Скрытого океана, напоминая строй беспокойных охранников. И я пишу тебе это письмо, чтобы рассказать обо всем, что случилось со мной. Как я тебе уже говорила, я поняла, что мной манипулировали, что меня постоянно использовали, и, даже не исполняя функции переводчика, я все равно передавала чужие послания. Но это знание ничуть не обескураживает меня.

И дело не в том, что мне все равно. Не то чтобы я не злюсь за то, что меня использовали (пусть боги и Джаббер будут милостивы ко мне), или за те страшные, кровавые события, причиной которых я по неведению стала.

Но даже когда я говорила за других (осознанно или нет), я действовала ради себя. Я присутствовала при всем происходившем — истинная «я». И потом, хотя я и сижу здесь, за десять тысяч миль от Нью—Кробюзона, на другом конце чужих морей, я знаю, что пусть и медленно, но мы движемся к дому. И хотя печаль и чувство вины прочно пришиты ко мне стежками шрамов, две вещи мне ясны.

Первая состоит в том, что все переменилось. Больше мною уже никто не сможет воспользоваться. Эти дни позади. Я слишком многое знаю. То, что я делаю сейчас, я делаю для себя. И несмотря на все, что случилось, мне кажется, будто мое путешествие начинается только сейчас, только в эти дни. Мне кажется, будто это (даже все это) было только прологом.

Вторая же состоит в том, что мое желание отправить это письмо кому—нибудь, оставить по себе хоть какой—нибудь след в Нью—Кробюзоне, мой сумасшедший пыл — все это прошло. Та жажда, что обуяла меня в Устье Вара, в Салкрикалторе, — послать письмо, в последнюю минуту решить, кто ты, не исчезнуть бесследно — весь этот безумный ужас кончился.

Он превратился в ничто. В нем больше нет нужды.

Я возвращаюсь домой. Я накоплю по пути назад — а путь этот будет долгим, но когда—нибудь подойдет к концу — гораздо больше новых слов, чтобы и их тоже передать тебе. Мне не нужно отправлять это письмо по почте. Кто бы ты ни был, мой дорогой друг, кого бы я ни выбрала, я вручу тебе это письмо лично.

Передам тебе его из рук в руки.