Мы оказались не в том месте не в то время, потому что и медведь тоже забыл что-то на этой дороге. Что - не знаю, он не сказал, а я не спрашивал.
Выйти из машины, когда рядом беснуется придурковатый зверь? Глупо, правда? Будь я в машине один - конечно же, я бы не вышел. Это в молодости я однажды дрался со стокилограммовым медведем и убил его одним ударом в голову, сейчас мне уже за восемьдесят, и этот медведь куда крупнее того.
Однако объяснить орущим от ужаса малышам, что медведь не доберется до них в машине, не удалось ни мне, ни бледным от страха родителям. Чем это кончится для них? Ничем хорошим, детские травмы - самые тяжелые. Это, разумеется, если медведю не удастся забраться в машину и они выживут.
И тогда я принял решение. Я не только учитель, я воин в первую очередь. А быть воином - значит жить, когда нужно жить, и умереть, когда нужно умереть.
Нет, я никогда не горел желанием пожертвовать своей жизнью. Разве что задумывался об этом в детстве, когда видел пролетающие над головой вражеские бомбардировщики. Смерть, которой умирали камикадзэ - самая доблестная из всех смертей на свете, но я думал об этом исключительно отвлеченно, так как ясно понимал, что в камикадзэ меня не возьмут. Не потому, что десятилетний пацан не справится с управлением - просто желающих записаться в тэйсинтай всегда было втрое больше наличествующих самолетов. И даже прими меня кто каким-то чудом - я должен был бы подложить себе на сидение истребителя что-то высокое, чтобы нормально смотреть из кабины, и в этом случае не достал бы ногами до педалей. Так что ни малейшего шанса стать камикадзэ я тогда не имел.
Но теперь я могу стать им. Нет, мысль о героической смерти меня не особо радует, но я должен исполнить свой долг. Я должен отдать свою жизнь, чтобы жили те, которые только начали жить.
Я потянул за ручку и открыл дверцу. Медведь бросился ко мне вокруг машины, разъяренный и нетерпеливый, и тут я удивил его в первый раз. Силы, конечно, уже не те, но мастерство я шлифовал всю жизнь. Сейчас я, наверное, уже не смог бы убить свинью одним ударом, но медведя он, мой бесхитростный сэйкэн цуки, пронял, это я понял по его реву.
Шаг в сторону, мягкий разворот и снова в сторону. Зверь полон ярости и желания со мной расквитаться, но теперь он уже не так слепо напорист. От его ударов лапой я ухожу, разрывая дистанцию, и увожу его все дальше от машины. Медведь теряет осторожность, подставляется - и я атакую. Быстро и жестко, без изящества, но эффективно. Удар и в сторону. И его рев - наилучшая оценка моим ударам. Сломал ли я медведю что-то? Не знаю, не те уже мои удары, не те... Но он идет за мной, прочь от машины - это главное.
Мое сердце пытается выскочить из груди, колотясь, словно птица в клетке, из последних сил. Перед глазами картины моей жизни и круги... Я на свое сердце не в обиде - оно верой и правдой служило мне больше восьмидесяти лет. Медведь словно чувствует, как я стремительно слабею, начинает наглеть, а мои ноги уже налились свинцом. Я все еще заставляю его уважать мою силу, но время на исходе, ноги не желают отрываться от асфальта.
Теперь я просто добыча, так он думает.
Он ошибается. И пока еще не знает, чего будет стоить ему эта ошибка.
И вот медведь поднялся в полный свой рост, почти три метра злобы и силы. Пытается запугать, но... я его не боюсь. Я ничего не боюсь, ведь моя жизнь, долгая и насыщенная, уже и так позади. Как и его.
Я не знаю, почему медведи так любят подниматься в полный рост на задних лапах. Наверное, чтобы выглядеть больше и сильнее... На меня это не действует, я давным-давно доказал, что можно убивать медведей и свиней одним ударом кулака даже при росте в полтора метра.
Да, я уже стар, но кое-что у меня еще есть в запасе. Я атакую исполина быстро и жестко. Так я жил, так я дрался, так я учил жить и сражаться моих учеников, так я и умру.
Все силы - в один рывок. Вся воля - в одно движение, в один удар. Да, медведь смотрит на меня свысока, как на букашку, которую вот-вот раздавит.
Но он не учел, что выиграв в росте, сильно проиграл в устойчивости.
И забыл, что стоит на самом краю.
Я налетаю на него, впечатывая кулак в брюхо, жестко и быстро, а затем по инерции налегаю плечом. Я не вижу, как опускаются на мою спину и голову его когтистые лапы: медведь переваливается через ограждение, и я вместе с ним.
Нас ждет короткий путь вниз, на камни у подножия скалы. Полный ужаса для него и умиротворения - для меня. Я прожил свою жизнь правильно, и смерть моя достойна воина.
Падая вниз, успеваю улыбнуться - жестко и быстро.
* * *
Очень жарко, словно в духовке. Жарко и хочется пить. Где я?
Открываю глаза. Песок и камни. Сколько хватает глаз - вокруг в зыбком мареве только песок и камни, и чуть поодаль - скалы. И солнце над головой, яркое и жгучее.
Нет, серьезно, почему я здесь? И вообще, «здесь» - это где?
Пытаюсь встать, но тело не слушается. Дрожь, предательская дрожь в конечностях, язык распух, едва ворочается в пересохшем рту. Поднимаюсь, вначале на колени, упираясь руками в горячий песок, затем с трудом ставлю ногу, руки - на колено. Усилие - и я стою в полный рост, шатаясь от слабости.
Оглядываюсь вокруг. Песок, камни, валуны. Над головой солнце, яркое, горячее. Что это за место? Закрываю на миг глаза. Медведь, удар, полет, приближающиеся камни. Я помню все четко и ясно, но это не дает ответа на простой вопрос: где я? Горный массив, прижавшаяся посреди высокой скалы узкая дорога, заглохшая машина на этой дороге - куда они подевались? Я еще помню, как в момент падения глаз выхватил внизу камни и деревья - но тут деревьев нет. Вообще. Ни одного.
Делаю шаг, потом второй. В какую сторону идти? Да мне без разницы, потому что я не знаю, ни где я, ни почему я тут. Для меня все стороны равны. Хотя нет, не равны. Не совсем. Вон впереди скала, высокая, выцветшая на солнцепеке. Мне туда. Не знаю почему, но уверен, что надо туда. Хотя все логично: вокруг ведь больше нет ничего, только эта скала - и до самого горизонта лишь песок, камни и валуны.
Шаг, еще шаг. Песок, который так обжигал руки и колени, щадит мои ступни. Опускаю глаза - сандалии. Простые сандалии, из кожи и ремешков. Надо думать, не «Адидас» и не «Пума», скорее кустарщина, хотя на вид довольно неплохи, даром что поизносились малость. Ну да, ручная работа.
Перед глазами круги, но я иду вперед. К скале. Может быть, там хотя бы тень найду, ибо солнце словно взбесилось. А в голове все крутятся вопросы: где я? Как сюда попал? И... кто я? Я... я помню, все помню. Пятьсот ударов в день, охота на кабана с палками, скотобойня, Токио, полицейские, мое додзе, мои дети, внуки... Горная дорога, плачущие дети, медведь, удар, толчок, полет... Это не может быть сном или горячечным бредом, не бывает снов длиною в жизнь.
