Неделю назад…
Воспоминания нахлынули без спросу. Они, как черные грозовые тучи, обложили всю душу, не оставив ни малейшего просвета. Глупо надеяться, что грозы обойдет стороной… Гораздо разумней просто принять её, не пытаясь уберечься или спрятаться под зонтиком. А ещё лучше - встретить с распростертыми объятьями, подставить ей лицо, шею, плечи и, босой, простоволосой, закружиться в безумном танце по мокрым деревенским улицам, ступая ногами прямо по лужам, забыв про забрызганное грязью платье, полной грудью вдыхая неистовство стихии… Черпая силы из собственной горечи и отчаянья…
– Аня! А-а-а-ань!!!
– Чего тебе? - из окна высунулась девушка в красном сарафане, на ходу заплетающая косу.
– Мне, это… Мать твоя наказала передать, чтобы ты хватала полотенце, ножницы, ромашку сушеную, что у вас на двери висит, и мчалась к ней - она у Прасковьи.
– Хранящие, зачем?!!
– А я почем знаю? Мне велено - я передал. Но, вообще-то, у Прасковьи ребеночек со вчерашнего в горячке лежит. Может, варом каким лечить решили? Не знаю я.
– Поняла. Беги, скажи, что сейчас приду, - и ставню захлопнула.
Заметалась испуганной кошкой по горенке, лихорадочно собирая все, что мать велела. Полотенце, ножницы, венок ромашки - выскочила, дверью хлопнула, даже обуться забыла. Так, босая, к Прасковье и побежала…
В доме было темно и тесно. Голова сразу же закружилась от духоты, в нос ударил запах ладана. Люди бесшумно расступались перед девушкой, давая пройти. Мать сидела подле маленькой кроватки. Лицо будто золой посыпано, сгорбившаяся, усталая, словно постаревшая за это утро на десять лет. Она молча приняла у дочери ношу, лишь слегка кивнув головой, и вернулась на прежнее место. Девушка незаметной тенью постояла ещё немного у кроватки и ушла в сени. Стала на колени и принялась жарко молиться.
Умирает. Она знала это точно, пусть и не была знахаркой, как мать. Но такое давящее молчание, духота и мрак бывают только в том доме, где за чьей-то спиной полупрозрачной, темнеющей с каждым мгновением тенью стоит смерть. Всего три года. И за что такое? Слезы текли горячими дорожками, разъедая глаза, губы безостановочно твердили слова молитвы.
В комнате зашумели. Девушка неслышно вернулась к кроватке. Мать, кусая губы, стояла у окна, Прасковья безголосо рыдала и заламывала руки, все люди смотрели в пол, боясь встретиться взглядами и словно чувствуя на себе вину за смерть маленького ребенка.
Нет… Не может быть…
Подчиняясь какому-то внезапному порыву, девушка подошла к кроватке и взяла на руки маленький теплый комочек. Словно делала это уже не раз, коснулась губами его лба, легко провела пальцами по лицу, словно снимая липкую паутинку и, закрыв васильково-голубые глаза, прижалась лбом к груди младенца.
Темнота, судорожно сжимающаяся вокруг души, осмелившейся кинуть вызов самой Смерти. Тишина, бьющая по ушам, затягивающая в воронку небытия. Медленно уплывающие секунды… Одна… Две… Три… Больше нет ничего. Ни комнаты, ни ребенка, ни её собственного тела. Есть только сознание, безвольно растворяющееся в темноте… Нет!… Шесть… Семь… Зачем ты пришла, девчонка? Тебе все равно ничего не изменить и не исправить, разве что сама сгинешь. Слишком поздно… Нет!… Восемь… Девять… И ты летишь, силясь поймать белый тусклый силуэт, уже почти растворившийся в темноте и безмолвии. Постой, остановись, не уходи!… Десять… Одиннадцать… Слишком поздно, глупая… Он уже растаял в сумраке небытия… Нет!… Двенадцать… Поздно… Где ты раньше была, ведьма?… Тринадцать…
УДАР. Ещё. Судорожный вдох. И крик. Детский крик.
Девушка подняла голову и распахнула глаза. Черные. Пронзительные до боли. Ведьмовские.
Испуганный взгляд матери, замершая в ужасе Прасковья, отшатнувшиеся люди, осеняющие себя крестным знамением, боязливый шепоток: "Ведьма, ведьма, ведьма…".
– Уходи. Тебе здесь не место. - Твердый голос бабки Марфы. А за спиной камень. Это Марфа думает, что ведьма о нем и не подозревает.
Медленно, деревянными руками положила ребенка назад. Черной кошкой проскользнула меж людей, стремительной тенью промчалась по улице и перевела дух только дома. Нет, в доме. Подошла к зеркалу. Всё тело сотрясает лихорадочная дрожь, лицо бледное, как у мертвой, так и не доплетенная утром коса совсем растрепалась, расплескав по спине длинные черные волосы.
И что теперь?
"Что? Тебе же ясно сказано - уходи!".
Прочь. Не важно - куда, не важно - зачем. Лишь бы подальше отсюда. Иначе они ни матери, ни ребенку спасенному житья не дадут. Прочь.
Вот только…
"Что только? Что ты ещё можешь сказать этим людям? Что они могут тебе сказать? Всё уже сказано и наглядно камнями продемонстрировано!"
Неправда!
Три шага к столу. Перо сажает кляксы, выскальзывая из дрожащих пальцев, выводя восемь букв. Самых нужных. Самых важных.
Вышла. Прикрыла дверь. Ушла.
Куда?.. Не важно… Прочь.
"ПРОСТИТЕ"
А сама-то простила?! - прямой взгляд серых старых глаз ярким режущим светом расколол бездонную темноту черных, безжалостно высветив все закоулки мятущейся души. Марья откуда-то знала все, словно прочитала в ведьмовском взгляде.
– За что прощать? За то, что ведьму ведьмой назвали? - глухой, будто загробный голос ведьмы.
– За то, что выгнали, как собаку бешенную, за то, что ребенка спасенного убили, за то, что камни за спиной держали, за то, что нечистью окрестили - за это ты их простила?!!!
Медленно, словно с трудом выговаривая слова:
– Они - люди… Что с них возьмешь?
– Не смей! Не смей, слышишь?! Люби людей, ненавидь их, жалей или презирай. Но не смей говорить "они - люди. Что с них возьмешь?"!!! Никогда, слышишь?! Слышишь?!!!!
Глухой, безжизненный голос… набирающий силу с каждым словом, каждым звуком… звенящий от напряжения…
Я УСТАЛА БЕЖАТЬ
ПО КОЛЮЧЕМУ ЛЬДУ,
УСТРЕМЛЯЯСЬ С МОЛЬБОЙ В ЧЬЮ-ТО НОЧЬ.
Я УСТАЛА ДЫШАТЬ,
РАСТВОРЯЯСЬ В БРЕДУ,
НЕ ГОНЯ СНОВИДЕНИЯ ПРОЧЬ.
Я УСТАЛА ХОДИТЬ
ПО СПЛЕТЕНЬЯМ МИРОВ,
КАК ПО ТОНКИМ СТИЛЕТА ГРАНЯМ.
Я УСТАЛА ПРОСИТЬ,
НЕ ИЩУ БОЛЬШЕ СЛОВ,
НЕ ВЕДУ УЖЕ СЧЁТ ДОЛГИМ ДНЯМ.
Я УСТАНУ ОДНА И УЙДУ ОТ СУДЬБЫ,
И НАРУШУ ВЕЛЕНЬЕ БОГОВ.
ЧАШУ ВЫПЬЮ ДО ДНА,
ВЫХОДЯ ИЗ ИГРЫ,
ОТПРАВЛЯЯСЬ В МИР СКАЗОК И СНОВ.
И оборвалась перетянутая струна… Воздух звенел от силы…
– Не смей, ведьма, - тихий, испуганный шепот.
Взгляд. Темный. Полыхающий силой. Почти физически давящий своей тяжестью.
Марья испуганно попятилась назад, наткнулась на полено и упала, неудачно подвернув руку под себя. Боль ледяными щупальцами сжала запястье.
