— Тринадцать и по рукам.
Прекрасная госпожа сомневалась несколько долгих секунд. Он безучастно ждал своей участи. Он — всего лишь дерево.
— По рукам.
Лёгкий звон. Какое-то движение. Прикосновения. Не очень нежные. Мир окрасился в красный. В белый. В синие вспышки. Он опять застонал. Кажется, громче.
— Осторожнее, он нужен мне живым, — опять прекрасная госпожа. Где-то рядом. Ещё одно прикосновение, и пришла прохлада. Стало легко и свободно. Теперь он был не дерево, но лист, подхваченный потоком горного ручья. Несущийся в пустоту.
Сознание вернулось толчком, внезапно. Будто что-то разбудило его, встревожило. Но что? Какой звук? За окном пели птицы. Он лежал на простынях, укрытый мягким пуховым одеялом. И вдруг ощущение собственного тела оглушило. Пальцы на ногах, ладони, трущиеся о ткань. Спина. Голова на подушке. Удар сердца. Ещё один. Вдох. Выдох. Кровь несётся по сосудам. Вот здесь заканчивался он, а дальше начинался внешний мир.
— Здравствуй.
Он открыл глаза и посмотрел на говорившую. Прекрасная женщина сидела в кресле возле кровати. Во всём чёрном, с чёрными волосами и такими же глазами, она внимательно наблюдала за ним. Эта подчеркнутая чернота ещё сильнее оттеняла удивительную белизну кожи, будто бы хозяйка никогда не бывала на солнце. Перед глазами встала сцена: она целует его в шею и что-то шепчет. Но что? Кто она? Где это место? Почему он здесь лежит? И кто он? Вместо ответов в памяти снова и снова всплывало, как она целует его.
— Как ты себя чувствуешь?
Ах, какой голос. Хочется забыться и слушать только его. Пусть она говорит полнейшую чушь. Лишь бы только не останавливалась.
— Я… чувствую.
Это звучало глупо. Но у него не было других слов, чтобы описать своё состояние.
— Хорошо, — она улыбнулась. Кажется, она поняла, что он имел в виду. — Меня зовут Тиантей, я твоя госпожа. Твоё имя Рин.
— Рин, — повторил он за ней. Имя не вызывало никаких эмоций. Никаких воспоминаний. Оно могло раньше принадлежать ему или сторожевой собаке. Или быть придуманным ею секунду назад.
— Да. Сейчас ты опять заснёшь. А когда проснёшься, то будешь уже здоров.
— Да, моя госпожа, — отозвался он, и что-то в этих словах было правильное. Он часто говорил так раньше. Может, она действительно была его госпожой? Это воспоминание, этот поцелуй…
Тиантей положила ладонь ему на лоб, и уже испытанное ранее чувство прохлады вернулось. Рин проваливался назад, сквозь простыни куда-то глубже и глубже, пока голоса птиц не исчезли, стёртые расстоянием.
Древо Тиантей было поистине огромным. Рин потратил несколько часов, чтобы обойти все его переходы и каверны, но так и не добрался до корней. Иногда у него складывалось впечатление, что какая-то неведомая сила специально путает его, кружит, заставляя ходить одними и теми же путями, но не давая добраться до выхода. Это казалось странным, но он решил, что подумает об этом позже. Другие слуги были молчаливы и чопорны, первыми в разговор не вступали, да и вообще старались не попадаться на глаза. Ему показалось или они его побаивались?
Дворецкий нашёл его на одном из верхних балконов любующимся панорамой. Большая часть древ не достигала высоты, на которую он забрался. И это ещё даже не верхушка! То здесь, то там над общей гущей возвышались дубы других древних родов. Недалеко золотом переливалась Императорская роща.
— Через час госпожа будет обедать. Вы должны присутствовать. Я пришёл показать, где находится малый обеденный зал.
— Хорошо, — Рин с сожалением отвернулся от леса. — А когда обедаем мы? Раньше или позже?
— Вы не обедаете с остальными слугами, — будто разъясняя очевидное, поправил его дворецкий. — Вы обедаете с госпожой. Следуйте за мной.
Он развернулся и, не проверяя, послушался ли его Рин, направился куда-то вглубь древа.
— Я на каком-то особом счету? — спросил Рин, но так и не дождался ответа. Ему ничего не оставалось, как молча идти следом. Дворецкий уже достаточно стар: в коротко стриженных волосах цвета спелой пшеницы уже начала проступать седина, — но тело его в хорошей форме: ровная осанка, широкие плечи, твёрдая походка. Они уже прошли почти половину пути, когда Рин вдруг вспомнил далёкий голос: «Часовой внутренней стражи какого-то знатного рода, точнее сказать сложно — я не видела раньше сочетания зелёного с белым». Это ведь о нём тогда говорили. Где это было? Когда? В каком-то здании, не древе. Но память молчала, не торопясь делиться прошлым. Камзол дворецкого и облегающие брюки, глубокого чёрного цвета. Только манжеты рубашки да шейный платок белые. И одежда остальных слуг тоже сплошь чёрная, лишь иногда с белыми деталями. Ни намёка на зелёный. Значит ли это, что раньше Рин был часовым чьей-то ещё внутренней стражи? Если бы только он мог у кого-нибудь спросить. Но, судя по всему, Тиантей уверена, что у него не осталось никаких воспоминаний, и какой-то тихий, но настойчивый внутренний голос шепчет: «Не разубеждай её в этом. Пусть воспоминания будут твоей маленькой тайной». Она в этом замешана? Или же нет, она его спасла, выкупив? У кого выкупив? Тринадцать солов — кажется, это немало. Голова всё ещё плохо соображает. Трудно сосредоточиться на чём-то одном, мысли всё время разбегаются, переключаясь на незначительную ерунду: например, как ощущается под ногами пол или в какие узоры складывается древесная плоть стен, мимо которых они проходят. Или сколько ступеней в очередной лестнице.
— Малый обеденный зал, — произнёс дворецкий, вырвав его из размышлений. Они остановились перед высокой овальной дверью, украшенной виноградными лозами. Сколько спусков они преодолели? Какой это уровень? — Горничная приготовила вашу одежду. Вы сможете найти дорогу к своим комнатам и обратно?
— Не уверен, — немного смутился Рин. Странно было чувствовать себя беспомощным.
— Я вас провожу, — кивнул дворецкий, словно ожидал именно такого ответа. Как же его зовут? Тиантей ведь представляла их друг другу. Но имя всё ускользало.
До обеда время ещё оставалось, но делать было больше нечего. Рин переоделся. Уходить далеко от комнаты он опасался, чтобы не потеряться и не опоздать. Подойдя к большому зеркалу, вновь принялся себя рассматривать: может, хотя бы собственная внешность сможет разбудить в нём какие-то воспоминания? Тщетно. Да, выглядел он не так, как остальные слуги в этом доме, а с Тиантей вообще был полной противоположностью: бронзовая с золотым отливом кожа против бледной с голубизной кожи госпожи. Стальные серые глаза — и ее чёрные. Серебряные прямые волосы у него — и чёрные слегка вьющихся у нее. Рядом они смотрелись бы как день и ночь.
