— Потом началось светопреставление, — шепотом заговорил Леон, то и дело оглядываясь на кочевника. — Как ты покатилась, мы… степняк тебя за юбку поймал и на чердак сдернул. Сверху доски посыпались — вот этой доской тебя и задело. Крови было… Я подумал, ты мертвая. Грохот стоял, все рушилось. Степняк хотел уйти сразу. Взвалил тебя на спину и… так быстро, будто ты ничего не весила, побежал по лестнице вниз. Но выйти на улицу мы уже не смогли. Дом рухнул. Нам еще повезло: там балка у самого выхода крепкая оказалась, на нее все и навалилось сверху. Мы всю ночь там пролежали, как звери в норе, ждали когда всё успокоится. Степняк перевязал тебе спину — юбку твою порвал…
Роксана непроизвольно дернулась, представив как ее тела касались руки кочевника. Леон, не обратив внимание на выражение ее лица, привычно поправил на ней войлочное одеяло, сбитое в комок.
— А потом… Когда все успокоилось, утром. Я, честно говоря, думал, что мы так и умрем под завалом. Так все трещало, ходило ходуном… Как мы на улицу выбрались и не завалило нас — не знаю. Представь себе: только выбрались и дом, вернее, то что от него осталось, рассыпался как старый пергамент. А вокруг… В общем, нет больше разбойничьего города Гранда. Развалины, пепелище… И всюду трупы, трупы… Человеческие, лошадиные… А собаки — как уцелели только? Снуют между телами, жрут кровавую подачку…
Леону почудилось движение у стены, и он заговорил еще тише.
— И крепостная стена рухнула. Мы в провал и вышли. Степняк вдоль реки тебя понес — и как чувствовал, скоро деревня заброшенная началась, только сгнила совсем, ни одного дома целого. Я хотел уже просить, чтобы ближе к лесу шли, но тут еще одна стена началась, невысокая. Степняк не стал через нее перелезать, воротца нашел. А здесь то ли замок, то ли дом большой — сама видишь — тоже разрушенный. Вот здесь и остановились. Огонь развели…
Тут только догадалась Роксана по сторонам как следует оглядеться. Более зловещего места ей видеть не доводилось. Круглый зал без окон, каменный потолок — купол, рассеченный глубокой трещиной. Но более всего ее неприятно поразила каменная плаха в половину человеческого роста, будто вырастающая из центра зала. Такими узнаваемыми показались и железные обручи, вбитые в камень, по размеру идеально подходящие к человеческим рукам. И смутно знакомый круг, выжженный неведомым огнем.
Ком подкатил к горлу, да так и застрял там — не проглотить, не выдохнуть.
Леон понял ее по-своему.
— Скоро готов будет, — он кивнул в сторону костра. — Чего в городе… Да уж, в городе, — он махнул рукой, — на развалинах в избытке — так это одичалой домашней живности. Само собой — пока. Разбирают потихоньку те, кто в живых остался.
— Долго я здесь? — взгляд так и манили цепи, железными змеями свернувшиеся у плахи.
— Третьи сутки в беспамятстве. Степняк траву нашел, я забыл название, сладко так пахнет.
— Сон-трава, — подсказала она. Теперь понятно, откуда было взяться видениям. И раньше, помнится, эта травка такое подсказывала, чего ни в одном сне не увидишь.
— Да, точно. Степняк приносил, а я тебя отпаивал. И еще какой-то травой спину тебе мазал, — Леон понизил голос до едва различимого шепота, — сам. Мне не доверил. Ты первые два дня вообще не дышала. Почти. И сердце билось еле-еле. Я, честно говоря, думал, ты не выживешь. Рана у тебя на спине — гвоздем видно пробило кожу. Степняк зашивать хотел, а пока иголку искал — края раны и сошлись. Вот три дня прошли, четвертые сутки — и на поправку пошла.
Роксана повела плечом. Неизвестно, как зарубцевалась рана, но чесалось и жгло немилосердно.
Ханаан-дэй поднялся с места и парень испуганно замолчал. Но кочевнику до них было не больше дела, чем до крысиной возни в подполе. Он потянулся к индейке и легко отрезал ножом лакомый кусок. И опять поступил не так, как Роксана от него ожидала: положил кусок в плошку и протянул Леону. Тот взял, поблагодарив кивком головы. Потом кочевник отрезал еще один кусок, поменьше, также положил в плошку и протянул ей. Она взяла, от неожиданности сказав вместо благодарности:
— Уходить надо отсюда, — и поставила плошку на колени.
Ханаан-дэй долго молчал, разглядывая ее лицо, будто видел в первый раз.
— Знаю, — наконец, процедил он.
Леон подавал ей какие-то знаки, делал страшные глаза "из-за тебя остался". Роксана не обращала на него внимания — взялась за ароматный кусок и вдохнула забытый запах. И услышала.
— Быстро не ешь.
Глянула на кочевника, но тот уже занимался едой.
— Знаю, — в тон ему буркнула она.
Потом долго пережевывала мясо, пока не превращалось в жидкую кашицу, только после этого глотала, обильно запивая водой. Вот тебе и маленький кусок — и того не съела. Отодвинула в сторону плошку и сыто вздохнула. Ее не надо было предупреждать. Однажды она видела, что случилось с девушкой, которую долго не кормили. Накинулась бедная на еду — подсказать некому было. Когда Роксана пришла в сарай, та от страшной боли каталась по полу, прижимая скрюченные судорогой руки к животу. Кричать уже не могла, только стонала и кусала губы до крови. Не помогла ни вода, ни рвота, которую пыталась вызвать Ларетта — изогнулась дугой, пена пошла изо рта и отмучилась бедняжка.
В провал в куполе заглядывал новый день. Но не оживлял ни мрачных стен, ни железных цепей, ни желоба, на котором светились капли утренней влаги.
Леон тихо рассказывал ей об ужасах, увиденных на развалинах города. Так же шепотом девушка задавала ему вопросы. Словом, вели себя так, как ведет себя осторожный человек в клетке с сытым, но диким зверем. Именно такое сравнение напрашивалось у Роксаны всякий раз, когда взгляд ее останавливался на сидящем у стены кочевнике. Никто так и не потрудился ей объяснить, что за отношения их связывают и связывают ли вообще? Вправе ли она считать себя свободной после того что было, или плевал Ханаан-дэй на это "что было" и по-прежнему считает ее своей рабыней. И это спасение, с последующим выхаживанием — не более чем забота рачительного хозяина о своей собственности. Попробуй, спроси у него — дикарь! — сейчас сидит и лишь бритый череп блестит в лучах Гелиона, будто не от чего ему больше отражаться. А через мгновенье подскочит, словно змея его укусила и за горло возьмет: знай свое место, рабыня!
Глаза слипались. В любом случае следует признать, что Ханаан-дэй повел себя необычно еще тогда, на становище, когда спас ей жизнь. И если среди соплеменников он держался соответствующим образом, то во время побега стал поступать наперекор всему, что Роксана знала о кочевниках. Не зря видно Шанан-дэй пытался его отравить, ох не зря. Вот возьмет сейчас, она даже позволила себе улыбнуться во сне, и выложит ему все, как на духу. Поверить — не поверит, но сомненье — долгое зерно. Со временем прорастет — даст плоды…
Ладно, пусть пока живет спокойно, с верой в то, что соплеменники в нем души не чают. Такова будет благодарность Роксаны за то, что спас ей жизнь.
Дважды.
* * *
— Что ты хочешь сказать? — Роксана примеряла мужские штаны, запрещая себе даже думать о том, с чьего тела они были сняты, поэтому слушала Леона вполуха.
Некоторое время назад Ханаан-дэй подошел к ней и швырнул ворох одежды с коротким словом "выбирай". А поскольку в этом "выбирай" не было ничего женского, она и выбрала черные штаны из плотной ткани, светлую рубаху, сапоги — зато не жмут — и кожаную куртку. Куртка особенно ей приглянулась: длинная, до середины бедра, с широким поясом у талии. К роскошному одеянию совершенно не подходила русая коса. Да Свет с ней — вот вязаная шапка — туда ее и спрячем. Кто получился в результате всех стараний? Мальчик переросток, никак не желающий становиться мужчиной.
Роксану волновал собственный внешний вид, в отличие оттого, что пытался до нее донести воспользовавшийся отсутствием кочевника Леон.
— Я никому об этом не говорил, но сейчас не вижу другого выхода, — Леон стоял на коленях, бездумно перебирая в ворохе вещей то, что она оставила без внимания. Вдруг он бросил все и вскочил. — Я только тебе скажу, Роксана, только тебе. Ты спасла мне жизнь.
— Когда это еще? — нахмурилась она, не желая брать на себя ответственность за чужую жизнь.
— Тогда, в клетке. Ты заставила меня жить. Потому что я решил умереть. Я выжил — и только благодаря тебе. Значит так нужно было… всем нам. Мы должны спасти то, что осталось от Королевства Семи Пределов.
— И только-то? — она обернулась к нему.
— Подожди, не перебивай! Я должен договорить, пока нас никто не слышит, — его горячность заинтересовала ее. — Я скажу тебе все. Столько времени хранил в себе… Но пусть простит меня отец: больше некому. С тех пор, как погиб Бернар… Там, у разбойников я был уверен, что все кончено, но сейчас… Помоги мне, Роксана! Один я не смогу добраться до Белого города! Умоляю тебя!
