На этом мои успехи закончились. Юнкера тоже не манкировали занятиями рукопашкой, и довольно скоро я стал пропускать удары, прилетавшие то справа, то слева. После одного у меня закружилась башка, это был почти гарантированный аут.
Через несколько секунд драка превратится в избиение младенцев, даже Санников уже не мог противостоять в полную. Нас быстро оторвали друг от друга и стали оттеснять в разные стороны.
Сбывались мои худшие предчувствия.
Нгав! Голову мотает на бок, перед глазами взрывается фонтан искр. Я, уже не видя противника, просто хватаю кого-то и, схватив его за горло, валю, а сам падаю сверху и, начинаю душить.
Странно, ситуация явно куда хуже тех переделок, в которые я до этого попадал, но режим неистового зверя почему-то не включается. Я просто становлюсь мальчиком для битья и жутко слабею после каждого удара.
И всё-таки мои пальцы упорно сжимают кольцо вокруг горла поваленного рекрута. Я вижу его впервые, но ненавижу больше всего на свете.
Глаза парня лезут из орбит, рот приоткрывается, он что-то хрипит.
Шарах! Помнится, я сравнивал удар Санникова с молнией, но то было образное выражение, а вот сейчас я действительно не вижу, но почему-то чую, что в меня летит росчерк искрящейся молнии.
Мозг ускоряется, начинает работать как суперкомпьютер. Твою ж дивизию, успеваю вспомнить я — среди юнкеров был как минимум один маг, мне удалось увидеть его волшебную ауру. И вот он решил пустить в ход волшебство.
Я только слышал, как действует молния на человека: кого-то убивало, кому-то везло и он оставался цел и невредим.
Но мне не улыбается проверить результаты на собственной шкуре. Нет, сука, врёшь — не возьмёшь.
Пальцы разжимаются, внутри зарождается клубок тепла, он пронизывает всё моё тело, а потом, словно расширяется, покидая его пределы.
Шипение, треск, как в момент электрической сварки.
Я подскакиваю, разворачиваюсь, делаю прыжок, достойный олимпийского рекорда, чтобы оказаться возле несколько потрясённого происходящим юнкера. Вид у парня просто очумелый, ресницы хлопают с бешенной частотой. Он будто не в себе, наверное, его магия требует некоторой отстранённости, заставляя человека выпасть из окружающей действительности.
Вокруг кистей рук бушует электрическая вакханалия, их словно лижут тысячи искорок. Эх, сейчас он накопит заряд и снова захреначит им в меня. Не знаю, что спасло меня от поджарки электричеством, я боюсь озвучить догадку, но предполагаю, что это всё-таки магия, которой, как считают, у меня теперь быть не должно, ведь надо мной провели обряд шельмования, гражданскую казнь, делающую мага рядовым обывателем.
Но хватит мыслей, надо действовать, уверенности, что снова удастся создать вокруг тела защитную сферу у меня нет. Собственно, как почти и нет сил, я действую больше на каком-то автопилоте, используя остатки жизненной энергии.
Вспоминаю одну из лекций поручика Шереметевой: после магической атаки начинается откат, чем больше было израсходовано маны, тем он сильнее. Хотя, конечно, есть ещё поправки на индивидуальные особенности. Но в целом, атакующего мага необходимо прикрывать, ибо сам он потом не всегда в состоянии защититься.
Классическая «двойка» становится заключительным аккордом нашего поединка. На сей раз она проведена безупречно, по всем правилам боксёрской науки. Маг окончательно теряет связь с реальностью и валится как подкошенный.
Оборачиваюсь, вокруг меня хватает обозлённых незнакомых лиц: в лучшем случае мы обезвредили половину юнкеров, так что желающих поквиваться ещё предостаточно. Вдобавок они вновь усилили команду ведущим игроком: могучий блондин очухался и теперь подобно быку пускает пар из ноздрей и топает ногами.
Всё, сука. Меня на большее не хватит.
Да и Санникову тоже не до меня — он в жёстком клинче с плотным пареньком. Коса нашла на камень, а два равных противника нашли друг друга.
В бестолковке гудит тревожный колокол, в ушах лопаются воздушные пузыри, во рту солоноватый приступ крови, кажется, шатается зуб, возможно, не один. Правый глаз заплыл и видит как в тумане.
Должно быть из меня сейчас тот ещё Аника-воин.
Сходил в увал, называется.
Но мне не горько от этого факта, я полон решимости держаться как тот гордый «Варяг» и не желаю пощады. Это сродни отчаянию, когда понимаешь, что побеждён, но хочешь уйти на дно достойно. В общем, врагу не сдаётся и всё такое…
Спасение приходит откуда не ждали.
- Легавые! — отчаянно кричит кто-то из юнкеров.
Визжат тормоза, останавливается выкрашенный в жёлтый цвет «ментовоз» — то бишь полицейский автомобиль. Из него вываливаются крепкие ребятки в касках, броне и почему-то с автоматами. Хотя, как мне кажется, после устроенной нами трёпки, вполне хватило бы и резиновых «демократизаторов».
Куча-мала начинает стремительно рассасываться сама по себе. Почему-то бежать от полицейских не считается зазорным, скорее, наоборот — достойное приключение.
Отрываю Санникова от вцепившегося клещом соперника, ефрейтор хоть и стоит на ногах, но явно ни хрена не соображает, его глаза подозрительно закатились… походу, оба были в отключке, не упали только потому, что держали друг дружку.
- Бежим!
Мой возглас до него не доходит, разум ефрейтора витает где-то там, над облаками.
Хрен его знает, какие могут быть последствия, если нас сцапают городовые — по идее должны передать в руки военной полиции. Но интуиция подсказывает, что легко не отделаемся. В этой жизни вообще мало что не вылезает нам боком, если не сейчас, так потом.
Пара юнкеров не успевает смыться, и их уже тащат к машине.
Нет, не хочу снова оказаться за решёткой, даже если это просто полицейский автомобиль. С некоторых пор у меня лютая идиосинкразия на такие вещи.
И бросать непосредственного командира на боле «боя» тоже нельзя, пусть он и порядком не в себе. Сам погибай, как водится…
Бежать за мной Санников категорически отказывается, он вообще в данную секунду больше напоминает пресловутый баобаб, чем нормального человека.
И что прикажете делать?
Откуда-то приходит второе дыхание, я взваливаю тушу ефрейтора себе на спину и во весь дух бегу прочь, не разбирая места — я ведь абсолютно не ориентируюсь в этих краях, сейчас уткнусь в какой-нибудь тупик и амба.
Позади топает дюжий городовой, приказывая остановиться. На моё счастье огонь из автомата не открывает — не принято, видать, вот так сходу пулять по солдатикам, даже нарушающим закон.
Под тяжестью тела Санникова, меня пригибает к земле, ноги наливаются свинцом и деревенеют. Но я крепко сжимаю зубы и бегу, даже не надеясь ни на что.
Спасение приходит в виде автобуса, которые собирается отъезжать от остановки. Заставляю себя набрать темп и успеваю заскочить в него прямо перед тем, как дверцы захлопываются и «бусик» отъезжает.
Причём, судя по тому, что транспорт лишь набирает ход, водителю доставляет удовольствие позлить бегущего следом городового. Я даже представляю как тот матерится и ругается на ходу.
Злорадно усмехаюсь собственным мыслям, а на следующей остановке почти вываливаюсь вместе с Санниковым на тротуар. Пусть здешние менты гоняются за автобусом, если это им так нужно. Наверняка ведь они запомнили номер, сообщили по рации кому нужно.
Значит, нам не сюда дорога.
Вижу подъезд многоквартирного дома, двери как раз любезно открылись, выпуская из него мамочку с коляской.
Улыбаюсь женщине.
- Товарищу внезапно стало худо. Он здесь живёт, — и затаскиваю его внутрь.
Дом высоченный, почти небоскрёб, вряд ли тут знают хотя бы соседей по лестничной площадке, так что поднимать панику гражданочка не будет.
Усаживаю Санникова под лестничной площадкой, сам опускаюсь на корточки рядом и еле перевожу дух.
Ефрейтор с трудом разлипает глаза.
- Ланской?
- Я, господин ефрейтор.
- Ты, сука, знаешь что сделал? — Слово «сука» не звучит в его устах обидным, оно используется, чтобы передать обуревающие чувства.
