Старый Хрофт решил остаться.)
Бог Один решил остаться. По-иному он просто не мог. Золотой Меч стремительно чертил руну за руной, они сдержат призраков — только сдержат, ничего больше!
Он обязан выжить и остаться здесь, в Хьёрварде. Повторному бегству не бывать. Старый Хрофт знал это так же твёрдо, как и своё собственное имя.
(Комментарий Хедина: какое из «собственных имён»? Ведь даже Одином его прозвали люди.)
Бог Один уже покидал свой мир, точно так же надеясь вернуться. Вернуться не просто так, а с могучим войском магов, которое сокрушит «удачливых врагов». Он ошибся, и очень сильно. Богу нельзя покидать свои владения, нельзя надеяться на «возвращение». Его не будет. Ты сможешь отомстить, лишь убедив свой собственный мир, что мстить за тебя стоит.
(Комментарий Хедина: ни на чём не основанное утверждение!)
Исполинские призраки Молодых Богов на горизонте заколыхались, стали наползать, приближаться, словно штормовые тучи.
— Бог Один! — взвыл Фенрир. — Куда ты?!
Спасайся, волк, спасайся. Это то малое, чем я могу отплатить тебе за когда-то учинённый обман.
Бесплотные исполины, Ямерт и его присные, всё росли и росли, ещё несколько мгновений — и они будут здесь.
«Ты, великий Дух, что владеет всем знанием Сущего, — помоги!»
Крик отчаяния, но в ответ — ничего.
Молчание.
Всадник на драконе кругами вился около жалобно воющего Фенрира, кого всё тащила и тащила наверх незримая рука. И, наверное, именно поэтому Ястир не сумел себя защитить, когда их с Отцом Дружин настиг наконец давно подготавливаемый удар.
Однако небо успело закрыться за исчезнувшим в междумирье волком. Старый долг был оплачен.
Золотой Меч едва не вырвало у Старого Хрофта из рук. Крылья дракона подломились, вспыхнули, словно соломенные, кувыркаясь, он полетел вниз. Фигура в сияющих доспехах успела соскочить с его спины, несколько мгновений казалось, что Ястиру удастся скрыться в распахнутых — но уже начавших схлопываться обратно — небесах; но туго натянутая нить словно лопнула, незримый конец ожёг щёку Отца Дружин, и Ястир молча полетел вниз, вслед за своим драконом.
Это было последнее, что помнил Старый Хрофт до того, как вся сила Ямерта и его присных навалилась на него.
(Комментарий Хедина: написанное Одином вновь кончается. В рукописи — разномастные листы, пергамент, береста, грубо выделанная кожа, чёрное железо гномов, глиняная табличка из Южного Хьёрварда, деревянные дощечки, тщательно пригнанные, скреплённые кожаной вязью. Выцветшие руны, буквы, причудливые знаки, чтобы прочесть иные, даже мне пришлось постараться. Надо понимать, они отразили историю странствий Старого Хрофта, когда ему пришлось прятать даже мысли, долгое время притворяясь полубезумным.
«Диковинный странник». «Преудивительный старец, что видит прошлое, настоящее и будущее». «Явился во град одноглазый пророк, говоривший речи безумные и страшные, так что люд разбежался в ужасе». «Приступили к нему тогда жрецы пресветлого Ямерта — жизнь, здоровье, сила! — и тщились заковать его в цепи, дабы унять беснование, но лишь зря старались, ибо одной рукою раскидал их одноглазый старик и ушёл прочь из града своей дорогой».
Потом коллекция диковинных записей уступает место рунам Старого Хрофта. Писано явно в недавние времена — потому что от первого лица, когда рукопись собиралась воедино.)
Я и в самом деле мало что помню об этих своих странствиях. Мешанина картин и лиц, но безо всякого порядка, без смысла и значения. Не ведаю, куда несли меня ноги, не знаю, где пребывал Слейпнир. Похоже, Ямерт удовольствовался моим безумием, частично истинным, частично мнимым. Так ли, иначе, но при мне оставили оружие — Золотой меч.
Ястир, как я понял уже много позже, вновь обретя полноту власти над собой, поплатился куда сильнее. Лишился имени, памяти и себя самого, сделавшись мрачным Яргохором, водителем мёртвых, тем, кто собирает их и гонит, не давая уклониться ни на шаг в сторону, Чёрным трактом, прямо к разверстой пасти Нифльхеля.
Я вернулся обратно к себе самому, стоя на неведомом берегу Южного Хьёрварда. Там палило солнце, и я помню первое чувство — свет обжигает. Древним Богам ныне более пристала Тень.
Поневоле медленно, я вернулся обратно к покинутому дому. Он оставался невредим, а на пороге…
На пороге меня ждала юная Ярмина, завернувшись в розовато-алые крылья, словно в дивный плащ.
— Мы с милосердной Ялини просили за тебя, — сказала она, не тратя время на приветствие.
Дочь Ямерта не изменилась. Да ей, впрочем, и не положено меняться. Вечно быть ей «юной», вечно «следить за утренними и вечерними зорями».
Быть вечным дитём, любимицей богов.
— Что ж, благодарю, пресветлая, — сказал я; других слов в тот миг у меня просто не нашлось. — И благодарю, что присмотрели за домом.
Ярмина пожала плечами, и в тот миг я подумал, что она-таки хоть и самую малость, но повзрослела. Или просто позволила себе казаться старше.
— Это нетрудно. — Помолчала и добавила: — Я не хотела, чтобы с тобой случилось бы что-то плохое, Один.
— Спасибо, пресветлая, — снова сказал я.
— Живи… тихо, — она развернула дивные крылья. Нижние слои перьев засверкали червонным золотом. — Тогда тебя оставят в покое.
Оттолкнулась и взмыла вверх.
Я провожал её взглядом, пока последний отблеск не скрылся в облачной хмари.
Живи тихо.
Что ж, если не выйдет с Истинными магами, ничего другого мне не останется.
(Комментарий Хедина: судя по дальнейшим записям, Старый Хрофт и впрямь «жил тихо» какое-то время. Короткие разрозненные страницы — как Хьёрвард медленно, но верно избавлялся от последствий Дня Гнева. Как люди и не-люди упорно, упрямо восстанавливали разрушенное и сожжённое. Судя по всему, пролитая в Митгарде кровь если и привлекла внимание предшествующих моему Поколений, то с Отцом Дружин они благоразумно не связывались. Он ждал, и ждал, и ждал — вечно, постоянно, с поистине безграничным терпением, которое мне даже не вообразить; существовать одной лишь милостью победивших врагов, решивших, что ты более не опасен, — что может быть унизительнее для бога воинов, для предводителя эйнхериев и отца валькирий?
Видно, что эту часть рукописи Старый Хрофт почти не приводил в порядок. Страницы собраны вместе, но не более того. Крепкие стены его дома в Восточном Хьёрварде обрастали мхом, дремучие леса поднимались на месте вырубок, города основывались, достигали расцвета и вновь разрушались — а он всё ждал, ждал и наблюдал.
