Маг решительно пошел вперед, грозный и пугающий в этом своем развевающемся черном плаще, и Лена не удержалась от язвительного: «Ой, страшно-то как!», вызвав смешки и у солдат. На нее они старались не смотреть. Вряд ли не замечали: трудно не замечать человека, которого конвоируешь рядом с парой арестантов. Да и помнили они, что Гвардеец называл ее Светлой.
осторожнее с кроном. он подл и коварен. гораздо умнее, чем тебе показалось. он очень сильный маг. очень. поверь мне, я видел, на что он способен.
– Тебе нельзя разговаривать, – укоризненно произнес заговоренный офицер.
– Я могу повторить вслух то, что сказал ей, – предложил шут, – и ты знаешь, что я буду честен.
Поразмыслив, офицер отказался. Поверил, что они заговора против короля не организуют, а всяких шутовских штучек и секретов, скорее всего, и знать не хотел.
– Вы можете отпустить меня. Я никуда не денусь. А идти могу сам.
Маркус осмотрел его критически и покачал головой:
– Вряд ли. Ты не забыл, что шуты не бывают героями? Вот и помни.
– Ты должен сдать шпагу, Проводник. Никто, кроме стражи, не может входить во дворец с оружием. Тебе ее вернут… если король помилует тебя.
– Веселая перспектива, – усмехнулся Маркус, снимая перевязь и передавая ее одному из солдат. – И что, король вправду гневен?
– Король в ярости, – кивнул офицер. – Поэтому я тебе не завидую, Проводник. Соблюдайте правила: вести себя тихо, не говорить, пока не спросят, быть почтительными с его величеством. И с Верховным Охранителем тоже желательно быть почтительными.
– Ты мне это говоришь? – поинтересовался шут. – Я знаю здешние правила, а Проводник вряд ли станет их соблюдать.
– Я ж не самоубийца, чтоб хамить Верховному Охранителю, – обиделся Маркус. – А о Родаге я не слышал ничего плохого, так что не имею к нему претензий.
– Он может тебя убить, а ты не имеешь претензий? – болезненно улыбнулся шут. Маркус пожал здоровым плечом.
– Он в своих правах. Я всегда готов отвечать за то, что сделал. Вчера я нарушил закон… Делиена, успокойся, я сделал это по доброй воле, перестань винить себя.
В дверях показался еще один в белой кирасе и сделал приглашающий знак. Как относится король к светлым странницам, ищущим невесть что? Видит ли их? Маги вот видят… И солдаты увидели, а может, им просто показал маг, потому что сейчас они выстроились в две шеренги вокруг них, то ли почетный караул, то ли просто караул, и топают с торжественным видом, преданно глядя в затылок идущему впереди. Шли долго, Лена совершенно потеряла всякое представление, даже на каком этаже они находятся, столько раз на пути попадались лестницы и лестнички, и нипочем не смогла бы найти обратной дороги. Маркус поддерживал ее под руку, и это казалось жутко несправедливым, потому что он был ранен и слаб, а все ее проблемы заключались только в отшибленном о жесткую скамейку седалище. Лена чувствовала, что у него болит плечо, которому досталось не только мечом, но и магией, он потерял много крови и никто не поспешил оказать ему помощь. А шут передвигал ноги уже из последних сил, Лена едва сдерживала себя, чтоб не оглянуться и не унизить его своей жалостью. А жалко было до слез, даже в носу щипало.
Наконец процессия остановилась. Лена уже изрядно устала, и даже Маркус не без усилий передвигал ноги. Интересно, он до сих пор так же хочет ей служить или уже подостыл?
Зал, скорее, можно было называть комнатой: он был сравнительно невелик и абсолютно пуст, даже гобеленов и шпалер на стенах не имелось – голая каменная кладка, от которой тянуло холодом. Должно быть, зимой здесь крайне неуютно, а никаких признаков камина не было. В центре стояли три кресла, одно пошикарнее, очевидно королевское, два попроще, и на одном сидел, закинув ногу на ногу, крайне довольный собой Крон. Что-то придумал или понятие «блеф» имеет место быть не только в мире Лены? Умнее, чем показалось Лене? Ей ровным счетом ничего не показалось. Язвительностью она отличалась всегда, только в прежней жизни редко использовала ее на полную мощность, не любила обижать людей, хотя некоторых – стоило. Обычно если ей хотелось наговорить кому-то колкостей, она продолжала диалог мысленно и, разумеется, блистала, а соперник проигрывал. Эх, вот бы и этот проиграл… Ну пусть он не может коснуться ее магией – или пока не может, кто знает, что у нее в запасе, но так заметно, что он не прочь одновременно с шутом удавить и Ищущую, что опасений это не может не вызывать. Лену никто никогда удавить не хотел, разве в ее собственном стиле – мысленно и отойдя от нее на приличное расстояние, но все это было несерьезно. Дали б ей возможность язвить в глаза, она бы ей не воспользовалась, равно как и дали б потенциальному недоброжелателю ее удавить, он бы не стал. Другой мир, другие правила, а расслабиться хочется всякому. Человек вправе давать волю своей фантазии в любом направлении, особенно если на практике эта фантазия никак не реализуется. Лучше уж повоображать, как ты рвешь бороду на начальнике или размазываешь по стенке наглеца, чем сотворить это на самом деле. Лучше пострелять монстров в компьютере, чем взять двустволку и выйти на улицы города. А здесь, похоже, несколько иные привычки. Маркус без шпаги чувствует себя явно неуютно, левая рука ищет эфес, и недовольства он не скрывает. Он подчинился: нельзя так нельзя, но оружие давно стало его частью, лезвие – продолжение его руки. Он знает, что не применит оружие против короля и Охранителя, но откуда это знать остальным? Маг улыбается злорадно и явно предчувствует свою победу. Если верить Проводнику, Лене по большому счету ничего не угрожает – лично, но как она будет жить, если удавят шута и осудят Маркуса? и на что осудят Маркуса? Если их убьют, победа останется за Кроном. Что такого знает о Кроне шут и почему он не произносил вслух эту правду, раз он не может ее не говорить? Эта правда настолько страшна или опасна, если ее озвучить? И кроме шута о ней не знает никто? Но разве не проще было Крону дать гвардейцу возможность затянуть петлю или самолично это сделать, или убить его магией, или оторвать голову – вон ручищи какие, с него ведь станется… Нет, ему захотелось помучить, унизить, захотелось, чтобы шут стоял на коленях перед ним, Кроном, чтобы перед ним склонил голову и у него просил милости – милости быстрой смерти…
ты могла остаться. поверь, я бы понял. и тем более понял бы проводник.
– Не разговаривать! – рявкнул Крон, опередив куда более корректного Гвардейца. Шут устало пожал плечами:
– Разве моя вина, что ты не умеешь слышать?
Могла бы. Но я не захотела.
