А если он поднимется в столпе пламени, что будет делать этот земнорожденный глупец?
Он вышел молча, смиренно склонив голову, как любой пилигрим. Джоанна ждала его, слегка улыбаясь. Она вложила свою ладонь в его, просто, как дитя. Она думала о выпитом вине и о сокровенной святыне.
Она так и не поняла, отчего Айдан рассмеялся. Негромко, но в их сторону повернулись головы. Он встретил взгляды с притворно-смиренным видом и набожно перекрестился.
Тибо был разъярен.
— Вы ушли без меня! Вы пошли в город и не сказали мне! Я чуть не сошел с ума, разыскивая вас!
Айдан не собирался раскаиваться. Джоанна выглядела отвратительно самодовольной.
— Ну что ж, — промолвила она, — в следующий раз не будешь ложиться так поздно. Это твоя вина, что ты так ленив.
Не будь здесь Айдана, Тибо набросился бы на нее с кулаками.
Не то, чтобы он надеялся победить ее в драке — она по-прежнему была сильнее его и руки у нее были длиннее — но он тут сходит с ума, а она смеется! Глупо улыбается. Подначивает его!
И поэтому, во имя Тела Господня, он не полезет в драку. Он скрестил на груди руки, зудевшие от желания подраться, и вскинул голову:
— Может, я и ленив, но я готов предстать ко двору. А у тебя не хватит времени даже принять ванну. Ты пахнешь, — фыркнул он, — как лошадь. На навозной куче. Среди поля чеснока.
Она, не постеснявшись присутствия людей, завизжала и прыгнула к нему.
Айдан разнял их с удивительной легкостью. Он даже не пытался подавить свой смех. Тибо смутился. Но к своему удовлетворению, увидел, что Джоанна считает себя униженной. Она успела нанести один быстрый удар и кипела от злости, пытаясь ударить снова.
На самом деле, время принять ванну у них было, и Айдан именно так этим временем и распорядился. Добрые обитатели Запада провозглашали неслыханной роскошью купаться в горячей воде хотя бы раз в неделю. Айдан почитал за счастье делать это каждый день; и здесь, где такое безумие поощрялось обычаем, он так и поступал. Как и его родственница-кошка, он был чистоплотен.
Придворное платье здесь было так же вычурно, как во Франции, и, кроме того, было пошито по последней моде. Но даже принц на Западе не мог бы похвастаться такими роскошными шелковыми одеждами, как эти. Это был подарок Маргарет, и возражений по этому поводу она не терпела. Айдан мог бы присягнуть, что они будут черными, и они такими и были, но здесь была такая черная парча, которой не постыдился бы и император. Под тунику, короткую, как носят парижские щеголи, надевалась рубашка, тонкая, как паутина, и белая, как его собственная кожа. Штаны были пошиты как раз по его мерке, а обувь была из… оленьей кожи?
— Шкура газели, — пояснил Тибо.
Но лучше всего был плащ — тяжелый шелк, черный и блестящий, как собственные волосы Айдана, но отделка была его любимого алого цвета, а застежка была сделана из золота с рубинами.
— Я не могу… — сказал он, неохотно протягивая его обратно.
— Вы должны, — возразила Маргарет.
Он повернулся к ней. Себе она не позволила того послабления, которое заставляла принять его. Она была воплощенная суровость. Фигура окутана широкими одеяниями, волосы тщательно скрыты, словно у монахини. Она прятала все, что осталось от ее красоты. Но в тот миг, когда она смотрела на Айдана, глаза ее сияли этой красотой.
И он подчинился именно этому взгляду, а не ее тихому приказу. Она испытывала радость, глядя на него: чистую радость, словно при виде великолепной лошади или редкого самоцвета. И все же для нее он был не животным и не редкостью, а просто самим собою.
Он низко поклонился и поцеловал ее руку.
— Как пожелаете, госпожа моя.
После всего случившегося Джоанна не пошла с ними. Она сослалась на усталость после утренней прогулки по городу. Это было и в самом деле так; но Айдан знал, что причина не только в этом. Ее раны были еще так же свежи, как и его, но она, в отличие от него, еще не умела игнорировать их. "Позднее", — сказал он своим думам о ней, едва ли осознавая, что именно он откладывал на потом.
До дворца было довольно близко, но они поехали верхом, ибо положение обязывало. Леди Высокого Двора должна соблюдать все церемонии, даже нося траур. Она ехала в сопровождении отряда стражи, своих дам, сына и гостя, так же, как ехала из Аква Белла. Возле гладкой серой стены, в тени резных ворот, Айдан помог ей спешиться. Она держалась спокойно, не обращая внимания на шум, царящий во внутреннем дворе, где, казалось, каждый господский слуга готов был растолкать всех остальных, лишь бы занять местечко получше. Маргарет шла через двор, опираясь на руку Айдана, Тибо, как полагается, следовал за ними на шаг позади, и толпа перед ними расступалась, шум примолкал. В этом королевстве вдова, полноправная управительница своих земель, была драгоценным товаром. Вдова, опирающаяся на руку красивого молодого чужестранца, притягивала все взгляды и вызывала более чем странные слухи.
В детстве Айдан не воспитывался для придворной жизни: он даже не знал, что такое город до того, как достиг возраста пажа. Однако это все было в его крови, и он немало времени прожил при дворе, как сын короля и брат короля. И когда он вошел в огромный сияющий зал, что был устлан восточными коврами и благоухал мускусом и сандалом, Айдан почувствовал себя так, словно пришел… нет, не домой. Но в мир, который принадлежал ему. Эти прокаленные солнцем люди в шелковых одеяниях, эти темноглазые женщины, эти мужчины, внешний вид которых выдавал смесь томности и жестокости, были придворными; а он знал, что такое придворные. Жалящие взгляды, шепотки, разговоры о власти, которой кто-либо обладал или желал обладать — все это разбудило в нем чувства, почти усыпленные долгими месяцами паломничества. Это было похоже на битву, но тоньше. И хотя его доброе имя могло бы безвозвратно пострадать, допусти он это, но все это развеселило его.
Леди Маргарет была занята своими проблемами, причем настолько, что Айдан даже удивился. Ни по количеству военной силы, ни по обширности владений она не входила в число первых лиц королевства. Но у нее было могущество: могущество ее присутствия, могущество ее торговой империи. Сам коннетабль Иерусалимского Королевства склонился к ее руке, и Маршал принес свои соболезнования, казавшиеся искренними. И кстати, дамы оказывали ей знаки уважения, не насмехаясь открыто над ее манерами. Другие были не столь удачливы. Они пытались уберечься от насмешек своими путями. Некоторые из них, по сарацинскому обычаю, закрывали лица вуалями. Темные глаза, пухлые пальцы цвета слоновой кости, унизанные драгоценностями…
Тибо был напряжен, как пес, попавший в новую свору, и оттого держался высокомерно. Айдан заметил определенное разделение среди молодежи, как и среди старших придворных: высокие и светловолосые держались вместе с высокими и светловолосыми, а томные темноволосые и низкорослые юноши в шелках — с себе подобными.
