— Вы сильно изменились со времени нашей последней встречи.
Гермиона вздрогнула и посмотрела прямо в серые глаза своего подопечного. Больше не застланные туманной поволокой, они смотрели с насмешливым любопытством и даже издевкой.
— Вам лучше, мистер Малфой? — дрогнувшим голосом спросила девушка. И тут же неуверенно поправилась: — То есть… Люциус.
Мужчина хмыкнул.
— Забавно слышать такие слова от вас. Ваша жизнь сильно изменилась, не так ли, мисс Грэйнджер? Или вас теперь следует называть иначе? Нарцисса говорила — но я не запомнил…
— Кадмина, — с внезапной холодностью ответила молодая ведьма. — Кадмина Беллатриса Гонт–Блэк.
— Впечатляет.
Она невольно улыбнулась.
Почему‑то Гермиона совсем не так представляла себе тот момент, когда её пациент придет в себя. Не то чтоб она ожидала шквала благодарностей или чего‑то в подобном роде — ну уж никак не предполагала и этой ироничной насмешливости в ослабевшем, но всё равно отдающем сталью голосе мистера Малфоя. От этой неожиданности улыбка у Гермионы вышла немного презрительно–величавой, с замаскированным налетом легкой горечи. Старший Малфой тоже усмехнулся и откинулся на подушку.
— И как вам здесь, мисс Гонт–Блэк?
Гермиона наклонила голову и закинула ногу на ногу. Она смотрела прямо в его глаза — эта игра начинала чем‑то увлекать её.
— Может быть, оставим условности? — вкрадчиво спросила девушка. — Здесь очень мило. Спасибо за гостеприимство. Отличная обстановка, отличные люди.
— Давно ли ты гостишь у нас, Кадмина? — с ударением на обращении спросил её подопечный.
— Уже больше двух недель. Как ты себя чувствуешь? Воды? Чего‑нибудь ещё?
— Отчего вдруг Кадмина Гонт стала такой внимательной к простому смертному? — хмыкнул больной и едва заметно поморщился, на миг прикрыв холодные, насмешливые глаза.
Гермиона встала и, сделав несколько шагов, присела на край его постели.
— Мы же теперь вроде как родственники, дядя. Почему бы мне не поухаживать за тобой?
— У тебя изменился взгляд, — с ухмылкой сказал Люциус Малфой. — Тогда, в Министерстве, на меня смотрела глупая, самоуверенная простачка. А сейчас… У тебя появился шарм.
— Кровь, знаешь ли, — с вызовом бросила Гермиона.
— О да. Кровь — это много.
Они пристально смотрели друг другу в глаза. Молодая девушка очень боялась спасовать в этой внезапно начавшейся игре. Несвойственный ей, но как‑то неожиданно сложившийся образ «плохой девочки» понравился Гермионе. Мистер Малфой не отводил чуть прищуренного взора и странно усмехался. Девушка тоже загадочно улыбнулась в ответ.
Неизвестно сколько времени длился бы этот молчаливый диалог, но скрипнула дверь и в комнату вошла Нарцисса.
* * *
Сильные мужские руки скользили по её телу: талии, груди, ослабевшим, безвольно повисшим рукам. Осторожно спустили шлейки платья… Теплые губы щекотали шею… Теперь руки были где‑то внизу, блуждали по её бедрам, забирались под одежду…
Гермиона часто задышала, прижимаясь спиной к стоящему позади мужчине. Она вся горела. Чье‑то дыхание обожгло щеку, она закрыла глаза, ища губами чужие губы.
Тускловатый свет, серые глаза…
Гермиона проснулась внезапно и резко, отпрянув от лежащей рядом подушки, как от чего‑то ужасного, и чуть не свалилась с кровати. Пару минут она безумно смотрела в пустоту, потом мотнула головой, встряхнула пальцами всклокоченные волосы. Ну и приснится же! Невероятно.
Девушка сглотнула и откинулась на подушку, уставившись в потолок, по которому блуждали неясные тени. Чувствуя, что краснеет, она с силой прижала к разгоряченному лицу холодные ладони.
Что за дикие фантазии?! Надо же было до такого додуматься… Люциус Малфой! Бред какой…
Гермиона перевернулась на бок и посильнее прижала к себе сбившееся в кучу покрывало. Лунный свет ложился на паркет у окна, вырисовывая на нем витиеватые прутики балконной решетки.
Люциус Малфой, конечно, мужчина видный. Всё идет к тому, что он скоро поправится и станет прежним — здоровым, статным, красивым… Мерлин Великий!
Гермиона зарыла лицо в одеяло. В голову лезли совершенно не те эпитеты.
«Во имя Морганы, что всё это значит?! Нет, конечно, он…»
— Пресвятая Дева! — оборвала свою мысль совершенно маггловским восклицанием Гермиона, снова садясь на постели.
Как же получилось, что она вообще думает об этом?! «Фу, извращенка малолетняя!» — сердито подумала девушка, чувствуя на глазах бессильные злые слезы.
А как же Рон? В памяти всплыл образ длинного, нескладного, веснушчатого парня — такого бесконечно родного и милого во всех своих недостатках. Ведь она же любит его? Любит, наверное. Ей нравится быть рядом, она должна поддерживать, приходить на выручку так часто непутевому Рону — и ей нравится помогать ему. Иногда снисходительно, иногда строго, иногда сердито — но всегда любя. А даже если бы не нравилось — ведь он же просто пропадет без нее! Запустит учебу, натворит каких‑то глупостей… Хоть бы в прошлом году — этот бесплатный цирк с Лавандой Браун!
Тогда, понимая, что всё делалось ей, Гермионе, назло, понимая всю глупость своей удушающей ревности, — она всё равно неистовствовала. Потому что только она могла правильно ухаживать за Роном. Потому что она слишком многое уже вложила в него. Потому что она прекрасно знала, что он без нее пропадет. И тут эта выскочка… Браун ведь только шуточки да поцелуйчики, — Гермиону передернуло, — а на деле никто, кроме нее самой, не сможет выдержать вздорный характер Рона.
Да, Гермиона ревновала. Значит, она действительно любит? Не просто по–приятельски? Ведь не ревнует же она Гарри к Джинни? А с Роном было так хорошо в последние месяцы… Он даже умеет быть милым, ласковым… Или пытается — и тогда ему нужно просто помочь, только так, чтобы он не злился, чтобы не ранить его самолюбие — но чтобы всё получилось хорошо.
Рон замечательный, несмотря на то, что ни разу не написал ей с тех пор, как они расстались на станции Кингс–Кросс в конце июня (приглашение на свадьбу — не в счет). Можно понять. Лето, война, перспектива расставания с близкими, суета из‑за надвигающейся свадьбы брата, жизнь в кругу стольких орденовцев… Мало ли что. Можно понять.
Ведь Гермиона почти решила не обижаться на Рона за это.
И ещё решила сама не писать ему. Но и дуться она не будет! Почти. В сущности ведь от Рона этого можно было ожидать — ничего странного. Да и сколько они там не виделись?..
Гермиона всё равно очень любит Рона. Любит заботиться о нем. Гермиона вообще любит заботиться… О тех, кому это нужно, о тех, кто по–другому не сможет, о тех, о ком больше некому позаботиться…
Ей было приятно ухаживать за мистером Малфоем в эти дни, видеть результаты своих трудов. Ему стало намного лучше — и в этом далеко не маленькая заслуга Гермионы…
