Карак полуприкрыл глаза, и в этот момент, хоть и сохранял человеческий облик, стал очень похож на птицу.
— И если уж ты не собираешься поблагодарить меня, — бросил он, — неужели тебе совсем не интересно узнать, почему мне вздумалось следовать за каким-то глупым человечишкой через полмира, чтобы помочь ему? Неужели даже это не удивляет тебя, Перкар? Если так, ты просто болван. Давай, нанеси мне удар своим мечом, и мы посмотрим, кто сильнее, Харка или я.
«Ответ на этот вопрос мне и так известен, — сказал Харка. — Убери меня в ножны, идиот».
Перкар не обратил внимания на слова меча.
— Ну так скажи мне. Объясни, почему ты все это делал.
— Может быть, и расскажу, — голос бога-Ворона снова стал мягким, — когда ты уберешь оружие, Перкар. Может быть, я даже научу тебя, как все исправить. Все, все исправить.
— Ты имеешь в виду войну с менгами? И мой народ?
— И это тоже. Все.
Стиснув зубы, Перкар медленно и неохотно убрал Харку в ножны. Лук Нгангаты скрипнул, когда тот ослабил тетиву.
— Разбивайте лагерь, — распорядился Карак. — Я схожу за своим конем.
— В опасные игры ты играешь, — сказал Нгангата, когда Чернобог двинулся туда, откуда пришел.
— Это не игра, Нгангата. Ты же знаешь.
— Знаю.
— И не забывай свой собственный совет, друг мой, — сказал Перкар.
— Какой совет?
— Насчет героев. Мои сражения — не твои сражения. Когда я испытываю судьбу, тебе следует уйти.
— Верно, — согласился Нгангата. — Следует. Но пока тебе не вздумалось испытывать судьбу снова, не соберешь ли ты дров для костра? Я тем временем выясню, жив ли еще наш друг. — Он показал на скорчившегося воина-менга.
— Что нам с ним делать? — пробормотал Перкар.
— Это зависит от многого. Но сначала нужно узнать, почему они на нас напали.
— Может быть, им известно, что мой и их народы воюют. Может быть, они просто хотели украсить нашими скальпами свои екты.
— Может быть, — согласился Нгангата. — Но разве ты не слышал, что они вопили, нападая на нас?
— Я вообще не помню никаких воплей.
— Они называли нас «шез». Шез — демоны, приносящие болезнь. Это не просто обычное оскорбление.
— Ох… — Перкар смотрел, как Нгангата опустился на колени рядом с раненым. Воин был жив, хотя дыхание его стало еле заметным. Перкар вернулся на берег речки в поисках сушняка, стараясь не дать чувствам заглушить голос рассудка. Что может Карак — или Чернобог, каково бы ни было его истинное имя, — предложить, чтобы все поправить? Ворон был красноречив и умен, способен даже абсурдные вещи заставить казаться реальными. Но было в его словах что-то, что прозвучало неоспоримой правдой. С чего бы Караку заботиться о нем, Перкаре? Ворон изменил его судьбу — по крайней мере дал ему средства для того, чтобы самому изменить ее и следовать по определенному пути. Почему бог питает к нему такой интерес?
Перкар оглянулся и увидел, что Ворон ведет коня туда, где Нгангата все еще осматривал раненого. Перкар двинулся дальше в чащу деревьев, стараясь припомнить, пока собирал дрова, все, что знает о Караке.
Нгангата указал ему на то, что Карак — одно из воплощений Владыки Леса. Владыка Леса представал и в других воплощениях — Охотницы, например, или того огромного одноглазого существа, которое вело переговоры с Капакой, — но Карак казался наиболее странной, наиболее своевольной из этих аватар. И о самом Караке говорили как о двойственном божестве — Во#роне и Воро#не. Ворона была алчной, злопамятной обманщицей, наслаждающейся причиненными страданиями. Ворон же… В песнях Ворон представал великим богом, который в изначальные времена придал миру его теперешний вид. Некоторые говорили, что это он добыл грязь из-под вод — ту грязь, из которой и был создан мир. Другие утверждали, что Ворон похитил солнце у могущественного демона и отправил его сиять в небесах. Перкар не особенно прислушивался ко всем этим сказаниям; деяния бога-Ворона, столь далекие и во времени, и в пространстве, никогда не казались его соплеменникам такими же важными, как отношения с богами, которых они знали, — теми, что жили на пастбищах, в полях, в лесу, и уж конечно, в речке.
И вот теперь он будет сидеть у костра с богом, который, возможно, создал мир, а вспомнить, какие истории о нем правдивы, а какие только и рассказывают, чтобы развлечь детишек долгими зимними вечерами, никак не удается.
— Расскажи мне про Карака, Харка, — попросил Перкар.
«Про Карака или про Чернобога?»
— Разве это не одно и то же?
«По большей части. Но разные имена всегда связаны с различиями».
— Он в самом деле создал мир?
«Я при этом не присутствовал».
— Не уклоняйся от ответа.
«Мир никто не создал. Но я думаю, что Ворон и в самом деле создал сушу».
— Не могу в такое поверить.
«Почему это так важно? Какое отношение это имеет к настоящему?»
Перкар вздохнул:
— Не знаю. Просто мне… Что ему от меня нужно?
«Думаю, он сам скоро тебе расскажет, — ответил Харка. — Только будь внимателен. Запоминай все, что он будет говорить, чтобы потом обдумать. Благодаря Ворону случаются разные события. Он — хитрость Владыки Леса, его разум, его рука. Он творит и разрушает. Ворона всегда норовит исказить приказы Владыки Леса, превратить их во что-то другое, и даже когда Ворона и Ворон согласны друг с другом, Ворона действует предательством, обманом, крючкотворством. Однако, как говорят, если ты слушаешь внимательно — очень внимательно, — то можешь услышать подсказку Ворона, как провести Ворону».
— В этом же нет смысла!
«Очень даже есть. Тебе самому случалось так поступать — придумывать оправдания действиям, которые, как тебе было известно, совершать не следовало. Вот, например, когда ты должен был пересчитать коров — отец велел тебе это сделать, — ты находил себе всякие дела, так что на коров времени уже не оставалось».
— Это же совсем разные вещи, — пробормотал Перкар с сомнением. — Но я обдумаю твои слова.
К этому времени он уже набрал охапку хвороста и, хоть опасения и не оставили его, повернул туда, где ждали Нгангата и Карак.
Перкар молча разжег костер; Нгангата тем временем занялся шатром. Менгский воин пришел в себя и теперь смотрел на них со смесью обреченности и вялой враждебности, Карак просто сидел рядом, наблюдая за людьми. Перкар решил, что если бог и заговорит, то сам выберет момент для разговора; уж он, во всяком случае, просить об этом не станет.
— Как тебя зовут? — поинтересовался юноша, обращаясь к воину.
Менг прищурился:
— Ты мне не друг и не родич.
