Стол Гана стоял в сторонке, и сам старик сидел за ним, не то переписывая, не то составляя аннотацию к толстой книге. Янтарного цвета мантия подчеркивала странный пергаментно-желтый цвет его кожи, так что библиотекарь казался такой же частью комнаты, как наполняющие ее древние рукописи. Суровые темные морщины прочерчивали плоть словно вырубленного топором лица. Не особенно приятный человек, вспомнил Гхэ. Впервые повстречав Гана, он увидел во сне, как вонзает ему в сердце нож. Потом джик решил, что старик храбр, но так никогда и не стал ему симпатизировать.
Хотя Гхэ был единственным другим человеком в библиотеке, Ган так и не обратил внимания на его присутствие, не поднял глаз от работы.
Гхэ робко, как подобало Йэну, приблизился к старику. Тот продолжал писать; сложные красивые буквы стекали с его пера на бумагу с поразительной скоростью. Гхэ откашлялся.
Теперь Ган на него взглянул. Глаза старика раздраженно укололи молодого человека из-под черного тюрбана, скрывающего лысину.
— Да? — сварливо проворчал он.
— Э-э… — начал Гхэ, внезапно осознав, что его смущение не такое уж и напускное, — благородный Ган, может быть, ты помнишь меня. Я…
— Я знаю, кто ты такой, — бросил Ган.
На какой-то момент Гхэ ощутил укол чего-то похожего на страх. Взгляд старика, казалось, сорвал с него вышитый воротник и обнажил шею, обнажил его истинную натуру. Гхэ особенно остро осознал, как же многого он не помнит. Знает ли Ган о том, что Гхэ — джик?
— И уверен, что ты помнишь, где найти твои книги про арки и водостоки, — продолжал старик, — так зачем беспокоить меня?
Облегчение захлестнуло Гхэ всего — от ног до головы. Ган просто был верен себе — как всегда, нетерпелив и недоброжелателен. Значит, он все еще считает его Йэном, архитектором.
— Господин, — поспешно заговорил молодой человек, боясь, что старик вернется к своему занятию, — я давно не был в библиотеке.
— Несколько месяцев, — ответил Ган, — меньше года. Неужели твоя голова не способна удержать знания такое короткое время?
Гхэ неловко переступил с ноги на ногу.
— Да, учитель Ган, увы. Я…
— Не трать мое время понапрасну, — предупредил его старик.
Гхэ понизил голос, придав лицу выражение беспокойства. Внутри он чувствовал облегчение: теперь он был уверен в маске, которую носил, его опасения развеялись в душном воздухе библиотеки.
— Господин, — прошептал он почти неслышно, — учитель Ган, я пришел, чтобы спросить тебя о Хизи.
Ган вытаращил на него глаза, что-то промелькнуло за бесстрастным выражением его лица и тут же исчезло. Гхэ оценил его выдержку: Ган носил маску столь же искусно, как и он сам.
— Хизината, — поправил он Гхэ, подчеркнув суффикс, означающий, что речь идет о духе.
— Хизи, — тихо, но настойчиво повторил Гхэ.
Ган дрожал, и теперь дрожь достигла лица и преобразила его в олицетворение ярости.
— Держи рот на замке, — рявкнул он. — Не говори со мной о таких вещах.
Гхэ упрямо потупился, хотя добавил в голос толику смущения.
— Мне казалось, что ты был к ней привязан, — осторожно продолжал он. — Она была твоей ученицей, и ты ею гордился. Учитель Ган, я тоже был к ней привязан. Мы… я нравился ей. А теперь она исчезла, и все говорят о ней как о духе. Но я знаю лучше, понимаешь? Я слышал, о чем шепчутся жрецы. Я знаю, что она покинула город, бежала вместе со своим телохранителем.
Перо Гана чиркнуло по белой бумаге; Гхэ заметил, что безупречная до того страница теперь покрыта чернильными кляксами.
«Он знает! — радостно подумал Гхэ, — он знает, куда она отправилась!»
Ган отвел глаза, но тут же снова взглянул на Гхэ.
— Молодой человек, я могу только предостеречь тебя: не повторяй таких вещей, — тихо проговорил он. — Я знаю, что она тебе нравилась, — это было заметно. Но она мертва, понимаешь? Мне жаль тебя, однако это правда. Я и сам скорблю по ней и буду скорбеть до самой смерти. Но Хизината мертва. Ее торжественно погребли там, где покоятся ее предки, в склепе под Храмом Воды.
Ган взглянул на испорченную страницу и огорченно нахмурился.
— Если тебе нужно пользоваться библиотекой, — сказал он, — я помогу тебе, как помогла бы она. Я сделаю это ради нее. Если же библиотека тебе не нужна, уходи. Если понадобится, я позову стражника, и ты будешь опозорен перед жрецами. Понял?
Взгляд Гана был теперь мягким, но по-прежнему непреклонным. Гхэ не мог придумать ничего, что помогло бы ему получить нужные сведения.
— Как прикажешь, — сдался он наконец, но добавил с вызовом: — И все равно я знаю!..
— Уходи, — повторил Ган, и голос его зазвенел, как разбившееся стекло.
Гхэ кивнул, почтительно поклонился и покинул библиотеку.
Гхэ возвращался по тем же узким коридорам, по которым пришел, хмуря брови и настороженно оглядываясь. Ган оказался упрямее, чем он ожидал, и добиться его помощи будет нелегко — а в помощи Гана Гхэ нуждался.
По крайней мере поговорить с кем-то было приятно, приятно доказать себе, что он на самом деле жив. Гхэ обитал во дворце уже два дня, однако приходилось скрываться, высматривая и оставаясь невидимым. Его единственная встреча с человеком до сих пор была… вовсе не сердечной.
Первый день он провел, стараясь найти место, где можно было бы поселиться; это, впрочем, оказалось нетрудным делом. В старой части дворца было много необитаемых помещений, а под ним находились и вовсе никогда не посещаемые залы древнего здания, на котором был выстроен современный дворец. Хизи проводила там много времени, и Гхэ иногда скрытно следовал за ней; исследовал он те залы и в одиночку. Вполне можно было найти место, куда не заглядывали бы стражники, и Гхэ легко справился с этой задачей.
Обзавестись одеждой взамен пришедшей в негодность собственной было труднее и опаснее. К тому же Гхэ обнаружил одну свою неприятную особенность. Комната, куда он проник с целью украсть одежду, принадлежала молодому человеку из свиты какого-то аристократа. Гхэ выбрал его из веселившихся во Дворе Красного Цветка, излюбленного — по причине уединенности — места пирушек золотой молодежи. Юноша был примерно такого же сложения, что и Гхэ, телохранителя у него не оказалось, к тому же он напился до того, что едва ли заметил бы Гхэ в своей комнате. Так все и вышло; однако, когда Гхэ увидел бесчувственное тело на постели, интерес к одежде внезапно оказался вытеснен голодом. Одно дело — насытиться чудовищем, живущим в подземельях; совсем другое — убить человека, которого непременно хватятся. И все же, почти не осознавая собственных действий, Гхэ вырвал душевные нити спящего и пожрал их, высосав из человека всю жизнь до капли. Оставлять тело в комнате показалось ему неосмотрительным — жрецы храма Ахвен могут обладать способами узнать, что причинило смерть, — так что теперь молодой аристократ покоился глубоко под дворцом, вернувшись к прародительнице-Реке.
