— Если б не он, гореть бы всем на костре, — напоминает Крейтон. Стараниями целительницы Воитель уже может ходить, но пока слабость дает о себе знать. — Выслушать его — наш долг.
Сати замолкает, закусив губу.
— Они не вызвали Силу, убивающую магию, — продолжает Тетрик. — А только открыли ей дорогу в наш мир. Теперь она грозит одинаково всем — и Исмине, и Лиангхару.
— А ты откуда узнал? — спрашивает Неккара. Она отчаянно пытается найти оправдание Тетрику, но напрасно. Жизнь уже тридцать три года учит, что оправдать можно все… кроме предательства.
И все же что-то мешает произнести окончательный приговор. Кажется, они упускают из виду самое важное. Настолько важное, что могло бы перевернуть всю картину. Может, стоит к нему приглядеться?..
— Ты по доброй воле стал служить Владыке?
— Нет… То есть я вообще ему не служу! — отвечает юноша. — Но могу использовать магию любой Системы. Я человек-Ключ… Вернее, смогу, если со мной будет вторая половина Ключа. По-видимому, это Аэлла, — произносит он и осекается, не зная, как объяснить, чтобы ему поверили.
— Я кое-что начинаю понимать, — нарушает молчание Аэлла. — Еще летом я заметила, что он ко мне, скажем так, неравнодушен. Я объяснила эрхавенским языком, что вместе у нас ничего не получится. А он, видимо, затаил на меня злобу. Уж поверьте, от любви до ненависти — даже не шаг, а полшага. Не знаю, как он смог смыться из госпиталя — наверняка воспользовался доверием жрецов и сбежал. И решил «отомстить» — начал учиться магии Владыки, — Аэлла зло сплевывает.
— Зачем же я тогда вас освобождал? — спрашивает Тетрик неожиданно зло. — Хотел бы отомстить, досмотрел бы спектакль до конца.
— Месть чужими руками не пьянит, а сразу вызывает похмелье, так считает наш народ, — усмехается Сати. Усмешка вышла кривой и зловещей — как у кханнамской кобры, если бы та умела улыбаться. — По-моему, все ясно. Мерзкий предатель неопровержимо доказал, что виновен. Крей, поступи с ним, как подобает мужчине.
Повисла недобрая тишина.
— Стой, Крей! — спокойно произносит Неккара. — Ты что, подчиняешься нашей Сати?
— Нек! — возмущенно восклицает девушка. — Он же предал всех!
— Но он, и никто иной, вытащил тебя с плахи, Сати! — отвечает целительница. — А ты спешишь, не разобравшись, что к чему…
— Неккара, он предал не нас, а Храм! — пуладжийка почти кричит.
— Сомневаюсь…
— Когда удостоверишься, будет поздно.
Сати неумолима. «Откуда в ней столько ненависти? — думает целительница. — Вроде никогда не враждовали, и вдруг…» Сама Неккара никакой ненависти к Тетрику не испытывает — только жалость и удивление. От него она такого ожидала меньше всего. Может, у Крейтона и Аэллы ума побольше? Все-таки не дети, обоим за тридцать…
— Кто еще так думает?
— Я, — ответил Крейтон.
— Я, — чуть поколебавшись, повторяет Аэлла.
— Видишь, Тетрик, против тебя все, — негромко подводит итог целительница. — И формально они правы: по закону мы обязаны покарать предателя.
— И надо покарать! — взвивается Сати.
— Помолчи, — не повышая тона, но так, что Сати прикусила язык, приказывает Неккара. — Хоть мы и обязаны это сделать, не думаю, что нужно немедленно приводить приговор в исполнение. Поэтому уходи. В Храме теперь тебе не место, но в остальном ты свободен. Уходи и делай, что хочешь, но предупреждаю: не пытайся нам мешать. Если мы еще раз встретимся, то встретимся, как враги. Понял? И не пытайся заговаривать нам зубы. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
Последние слова она произносит точь-в-точь как Верховный жрец Аргишти, он же верховный судья Империи, когда оглашает приговор.
Теперь Тетрик понимает: разговор лишен смысла. Он выходит, закрыв за собой потрескавшуюся дверь, и, вновь окунувшись в стылую мглу осенней ночи, идет прочь из города. Если не считать поворотов, Марддарский тракт вначале ведет строго на север. Искать Левдаста и Жаклин в огромном городе нет смысла — он ни о чем не договорился с ними прежде, чем бросился спасать бывших друзей. Дело не терпит отлагательств: если Аэлла отказалась исполнять долг, надо действовать самому — теми силами, которые доступны. Потому, выйдя из домика Неккары, он двинулся прочь из охваченного безумием города.
Час спустя последние предместья остаются позади. По обочинам широкого, но безлюдного Марддарского тракта высятся хмурые ельники, порой белеют прозрачные, давно облетевшие березовые рощи. Шуршит под ногами опавшая листва, хрустит пока еще непрочный и прозрачный, будто сахарный, ледок на лужах. Пройдет еще два-три дня, и они замерзнут до весны.
Ощутимо холодает. Сырой и относительно теплый юго-западный ветер наконец сменяет северный, который разогнал тяжелые тучи, лицо щиплет нешуточный мороз, а ветер свистит в заиндевевшей траве и ветвях деревьев. Слитком серебра сверкает в черном небе полная луна, ее мертвенный свет причудливо преломляется в крупинках инея, кажется, все вокруг осыпано серебряной пылью. Огромный, холодный диск луны окружает перламутровый ореол. В ночном лесу, застывшем в ожидании снега, тихо, красиво и жутко.
Когда остаются позади первые мили, Тетрик останавливается. Хотя в лунном свете можно разглядеть каждую травинку, рисковать, двигаясь ночью по незнакомой стране, не стоит. Неподалеку от тракта нашлась подходящая для ночевки полянка. От нее рукой подать до игриво звенящей, кристально-чистой речки, а кострище посреди поляны свидетельствует, что здесь останавливались путешественники в более благополучные времена. Значит, можно и ему.
Хворост, наспех собранный в лесу, не хочет заниматься. Уж очень долго шли осенние дожди, ветки отсырели, неимоверных усилий стоит поддержать огонь, пока не образуются угли. Да и потом пламя не столько греет, сколько чадит. Летом Тетрик был бы рад и этому, но в Васте в Десятом месяце комаров не бывает, а тепло очень нужно.
Наконец, огонь разгорается, шипит и свистит, пляшет на валежнике. Тетрик достает из вещмешка котелок, отправляется к речке. Вода нестерпимо-ледяная. Зачерпнув полный котелок, повесив его над огнем, Тетрик подкладывает дров и задумчиво смотрит на рдеющие угли — островок тепла в заиндевелом мире. Когда вода закипает, Тетрик бросает в нее сорванные по дороге ягоды, и от котелка идет пряный аромат. Тепло огня, а потом горячего отвара прогоняет лютый, какого в Эрхавене не бывает и в Первом месяце, холод. Юноша не сомневается — теперь снег ляжет, как только появятся тучи, и уже не растает до Пятого месяца. Но это будет потом — завтра, послезавтра, а сейчас на лесной полянке почти уютно — другого дома, если не считать навеки потерянный Храм, у него нет. Так что… пусть будет хотя бы полянка. По крайней мере, спать не холодно…
