Эльф поднял на него удивленный взгляд, но сообразив, медленно и сосредоточенно повел глазами. Теперь и ему показалось, что он ощутил на себе сосредоточенный ненавидящий взгляд.
-Кажется, ты прав, Слав. Но я никого не вижу. Может, вернем ребят? – Предложил он, даже не шевельнув губами.
-Одолжи-ка мне свой лук и беленькую стрелку.
Эльф чуть слышно вздохнул, но без слов выполнил его просьбу. Эльфийские белые стрелы и свой лук принц берег больше жизни.
Стас медленно, не привычно медленно наложил стрелу на тетиву и так же медленно повел луком по широкой дуге, выискивая цель. И вдруг неожиданно так, что принц не заметил его движения, выпустил стрелу, И стрела, тенькнув, скрылась в поднебесье.
Опустил лук на седло и застыл, прислушиваясь.
Эльф поднял голову, пытаясь разглядеть цель. Но так и не разглядел, исчезла и стрела.
-Что это было, Слав?
-Ты у меня спрашиваешь? Тогда спроси, что полегче. Думаю, что наш черный приятель. И не для того, чтобы поздороваться.
-А где стрела?
Эльф даже не пытался своего огорчения по поводу потерянной стрелы.
-С собой унес. При случае попросишь вернуть. Да, не бери ты в голову, Бодри. У тебя вон, сколько еще их.
Принц смутился.
-Так ты думаешь, он… - Принц неопределенно мотнул головой, – решил за нами понаблюдать?
Стас не стал торопиться с ответом. Уже без опасения внимательно прощупал всю округу, насколько позволяло его сознание.
Причин для беспокойства не было.
-Я же заглядывал к нему в гости пару раз – Наконец, отозвался он. – А он, как вежливый и воспитанный человек, разве мог не прийти к нам с ответным визитом?
Принц презрительно хмыкнул.
-Мог бы и постучать. Если воспитанный человек. – Эльф явно разделял его мнения.
-Растешь. – Стас широко улыбнулся и одобрительно кивнул головой. – Отвечаю.
Вздрогнул, словно под чьим то легким дыханием, язычок пламени свечи, забился, утонул в растопившемся воске, и погас.
Жрец досадливо поморщился.
Давно отвык оттого, что кто-то или что-то мешает его занятиям. Будь то человек или ночной мотылек. Вот он лежит, опалив крылья, рядом со свечей, перебирая слабенькими ножками. Никчемное и бесполезное создание никчемных и бесполезных богов.
Оторвал взгляд от, почерневшего от времени, пергаментного листа, по которому расползлись не понятные полустершиеся знаки. Для книги древний автор выбрал тончайшую человеческую кожу, мягкую и нежную, как … - запнулся в поисках точного сравнения, - как дыхание ветерка. А для этой книги выбрали кожу юной девственницы, а письмена выведены кровью ребенка.
Много, много лет затратил жрец на ее поиски. И чудом, по счастливой случайности, обнаружили ее его посланцы в, засыпанном песком склепе, на многометровой глубине.
Великая сила древних заклинаний вымершего народа, затерянного в глубинах вечности миров, таилась в этих таинственных знаках.
Много ночей провел он, склоненный над прозрачными листами, пытаясь разгадать их тайну. Но тщетно. Листы багровели, наливаясь кровью. Знаки вспыхивали огнем. Но тайна, как и прежде, оставалась тайной.
Бережно и мягко, страшась, заключенной в пергаменте силы, закрыл книгу. Сдвинул ее на край стола и откинулся на мягкую удобную спинку кресла.
Поднял ладонь, на кончике пальца вспыхнула искорка. И погасла. Жрецу уже давно не нужен был свет. Более того, он порой раздражал его своей назойливостью. Одинаково хорошо он видел, как днем, так и ночью. Но младшие жрецы исправно разжигали свечи по всему замку каждый вечер, и он не мешал им.
В узком, как бойница, окне тусклой бисеринкой повисла звезда.
Всегда одна и та же. На века.
Закрыл глаза, прислушиваясь к воспоминаниям, которые приходили к нему вместе с этой звездой. Или к невнятному бормотанию древней книги?
Сколько же тел пришлось сменить ему с той поры, когда он, студент университета, сын менялы и ростовщика был затащен вместе с двумя друзьями, мертвецки пьяным, на тот корабль? Как он назывался? Исчезло за ненадобностью из памяти его название. И даже имя капитана, воспользовавшегося простым и доступным способом пополнить свою команду за счет студентов – шалопаев, заблудилось в веках.
Проснулся под шум воды за бортом. Или звон крови в висках от дикого похмелья.
А потом только море. И два года абордажный палаш на кожаном поясе. И портовые таверны с грязными девками, разгульным пьянством, драками и поножовщиной. Одним словом, все, как у людей. Так, кажется, говорили люди в одном из затерянных окраинных мирков? Или еще скажут?
Почти два года бродил он на жалком суденышке. Давно сгинули его друзья. То ли в трактирной драке с ножом в боку, то ли в абордажной молниеносной схватке.… И ему была уготована та же участь, если бы не его умение вырезать остро отточенным ножом из матросских тел пули и наконечники стрел, зашивать раны обычной иглой и отпиливать за не надобностью плотницкой пилой раздробленные ядрами руки и ноги.
Кое-что от трофеев застревало в его матросском поясе или припрятывалось на черный день в сундуке.
Что-то такое было в его авантюрной крови, если не разу не пытался бежать во время стоянок.
Но удача рано или поздно должна была отвернуться от их корабля. И она отвернулась. Пробиваясь сквозь рифы и прибрежные скалы далекого материка, где можно было поживиться блестящими камешками, а при неудаче и просто живым товаром, за который на невольничьих рынках давали не плохую цену, суденышко не выдержало удара волн и распалось пополам, сев на скалу. А, может, рулевой ночью подкрепился ромом, чтобы скоротать вахту, и не рассчитал его крепости. Но как бы то не было, из всего экипажа уцелел он один. Волной его прибило к берегу. Очнувшись, он не один день питался сырой рыбой и тщетно, до рези в глазах, всматривался в морскую гладь за пенными бурунами, пытаясь отыскать среди волн спасительный парус.
А потом его нашли те, за кем они шли поохотиться.
Но не съели, не принесли в жертву своим жестоким богам. Что, впрочем, было бы справедливо. Они даже не ограничили его свободу, позволив болтаться целыми днями среди примитивных тростниковых жилищ, крытых пальмовыми листьями по всему селению. И при том не обращали на него ровно никакого внимания.
Смирившись с неизбежностью и безысходностью своего положения и. чтобы хоть как-то заполнить пустоту бесконечных дней, он все свое время тратил на эти, казалось бы, бесцельные прогулки.
И со временем увлекся.
Диковинный и странный был народ. Многие дни могли обходиться без воды и пищи, просиживая в полусонном состоянии подле своих жилищ, оживая лишь на время при появлении в темном небе вот этой самой звездочки. И тогда их охватывало беспричинное, необъяснимое буйство. Или безумие. А что это самое настоящее безумие, сомнений не было. Жрецы разогревали над костром кожу бубнов. На шее появлялись ожерелья из десятков крохотных человеческих черепов. И начинали свой танец, сопровождаемый криком и диким визгом. Грохотали бубны. Вокруг костра метались и извивались человеческие тела, доводя себя до изнеможения, до пены во рту.
