— Почему?
— А мне ж откудова-то знать, Себастьянушка? Может, денег хотела. Такие акторки на вес золота ценятся. А может, идейная, из тех, которые Хельму кланяются… или на Его Величество обижена… мало ли причин. Поймаешь, тогда и спросим.
Евстафий Елисеевич улыбался робко, стеснительно.
А ведь не сомневается, что возьмет Себастьян эту не-росскую стерву… и ведь возьмет, иначе и невозможно. Не случалось еще с ненаследным князем Вевельским такого конфуза, чтобы задание невыполненным осталось.
Познаньский воевода загадочно молчал, и Себастьян не торопил начальство, зная за ним привычку долго и мучительно подбирать слова, пытаясь скрыть косноязычие, давным-давно существовавшее единственно в воображении Евстафия Елисеевича.
Знал, скажет все, что должно.
Но молчание затягивалось, познаньский воевода смурнел и на государя поглядывал, точно ожидая поддержки. Себастьян ерзал.
И решился.
— Что с легендой?
Мысленно перебрал подходящие должности… охранник? Туповатый, медлительный, но дружелюбный. К такому быстро привыкнут…
…лакей?
Шкуру лакея Себастьян недолюбливал, все-таки не выходило у него должным образом угодничать, и тот единственный раз, когда пришлось играть слугу, ненаследный князь Вевельский едва не провалил задание.
Нет, не пойдет. Акторка подобного уровня фальшь почует издали.
…помощник штатного ведьмака?
…организатор?
…подсобный человечек?
…или бездельник, богатый, хорошего рода, но бестолковый, а потому к государственной службе непригодный. Небось, вокруг конкурсанток подобные бездельники роится станут… да, пожалуй, самая удобная маска…
— Легенда, — замялся Евстафий Елисеевич, пощипывая все три свои подбородка, которые раскраснелись. — Ты, Себастьянушка, только не серчай… красавицей будешь.
— Кем?!
Сперва Себастьяну показалось, что он ослышался, пусть бы прежде и не жаловался он на проблемы со слухом, но мало ли… начальство оговорилось…
— Красавицей, — познаньский воевода повторил медленно и разборчиво. — Сиречь, конкурсанткой.
— Но я ж…
Евстафий Елисеевич руки вскинул, предупреждая возражения.
— Себастьянушка, сам подумай… она ж не дура, чай. И понимает, что на таких мероприятиях без акторов никак. Она со всеми мужиками настороже будет, просто на всякий случай. А вот конкурсантки — дело другое… тут и слабину дать можно. Сам же знаешь, что невозможно маску без продыху носить…
Нет, в словах Евстафия Елисеевича имелся определенный резон.
Но конкурсанткой…
— Да и подойти тебе надо так близенько, чтобы если не заглянуть под масочку, то узнать, чем каждая из красавиц дышит…
— Евстафий Елисеевич! — Себастьян привстал, опираясь на край стола. — Мне тут показалось, что вы забыли одно… немаловажное обстоятельство.
— Какое, Себастьянушка?
Начальство смотрело ласково. Можно сказать, с любовью.
— Я не девица…
…и с удивлением. Рыжеватые бровки Евстафия Елисеевича приподнялись, а следом и высокий лоб складочками пошел, и даже будто бы лысина.
— Я… конечно, способен менять внешность… — Себастьян говорил медленно, и только кончик хвоста цокал по серым папочкам, этак, раздражающе.
Но начальство раздражаться не спешило. Слушало.
Благосклонно.
С отеческим укором в очах и с печалью. Тоже отеческой, надо полагать.
— …но не настолько радикально! Я эту маску и полчаса не удержу.
Выдохнул.
Хвост убрал и взгляд долу опустил, выражая полнейшее смирение.
Конкурсанткой?
Да ни в жизни!
— А если поможем? — поинтересовался Евстафий Елисеевич вкрадчиво. И ручки пухлые сложил на животе, не то язву прикрывая, не то просто, солидности ради.
— И чем же вы мне, уж простите, поможете?
— Всем, Себастьянушка… видишь ли, дорогой, старик наш очень оскорбился. Он ехал, спешил, дела позабросив, а князь возьми да и помри. Нехорошо вышло. Аврелий Яковлевич сие как личную обиду воспринял.
Себастьяна передернуло.
Со старейшим ведьмаком Королевства Познаньского он встречался лишь единожды, и воспоминания от встречи остались не самые приятные.
— Он же о тебе и вспомнил… и о той истории с душегубом… ты ж тогда девицей прикинулся…
…на свою голову, шею и кишки, которые пострадали более всего.
— Евстафий Елисеевич, — с должной долей почтения произнес Себастьян, верноподданически заглядывая в светлые начальственные очи. — Так я ведь только лицо менял…
…и то силенок на это ушло немеряно. Одно дело слегка черты подправить, нос там сделать шире или тоньше, щеки, скулы, и совсем другое — наново себя перекроить, чтоб не только мышцы, но и кости поплавило. Нет, тот свой давний опыт Себастьян вспоминал с содроганием.
И не только шрам был тому виной.
— Не переживай, Себастьянушка, — рука познаньского воеводы накрыла ладонь Себастьяна, сжала крепко. — Все сделаем. Будешь ты у нас девицей-красавицей, конкуренткам на зависть.
— Нет.
— Да, Себастьянушка, да…
— Вы смерти моей хотите?!
Вырвать руку не получилось. Пухлые пальчики Евстафия Елисеевича недаром уж двенадцатый год удерживали булаву воеводы…
— Не надо упрямиться. Ты ж сам понимаешь, что выбора у тебя нету… контракт, чай, подписал? Подписал. Кровью государю служить поклялся… а теперь дуришь.
— Евстафий Елисеевич!
— Что, Себастьянушка? — участливо поинтересовалось начальство, руку отпуская. — Ты не горячись, родной. Сам подумай…
Думал.
Напряженно, так, что спина зачесалась, на сей раз не от гвоздиков, но от пробивавшихся крыльев, которые демонстрировать Евстафию Елисеевичу было не с руки. Его и так хвост нервирует.
Хвост!
— А… — Себастьян положил аргумент на стол, и чешуя поспешила приобрести оттенок мореного дуба. — А хвост? От него при всем моем желании избавится не выйдет.
— Что ты, дорогой, — всплеснул ручками познаньский воевода. — Хвост красоте не помеха! Под юбками спрячешь… ты убери-то, убери…
Он сам сдвинул хвост, взявшись осторожно, двумя пальчиками.
— Остальное я тоже под юбками спрячу? — мрачнея поинтересовался Себастьян.
Он вдруг ясно осознал, что отвертеться не выйдет. И дело даже не в самом Евстафии Елисеевиче, который, верно, осознавал, в сколь непростое положение ставит подчиненного, но в том самом высочайшем доверии, обмануть которое было невозможно.
