— Двести годков провел, — скорбно отозвался великан.
— Вот паразит, вот паразит, — скороговоркой произнес демон и украдкой погрозил черному замку сухоньким кулачком.
Великан шумно сопел — видимо, от избытка чувств. Ларс Разенна смотрел на него с любопытством. Ходили легенды, что Пузанову сопку насыпал некий великан. Будто поспорил он с неким демоном, что вот не слабо ему песка натаскать и сопку насыпать, чтобы высотка над болотом образовалась. Тагет уверял, что некий демон — это он сам, а великана Пузаном звали. Разенна над легендой посмеивался, хотя в Устав Ордена, по просьбе отцов-учредителей, ее включил. И вот теперь оказалось, что все это чистый миф.
Торжествующий Тагет тыкал маленьким пальчиком в грудь Пузана, яко в несокрушимую скалу, и говорил:
— Ведь это живой миф Элизабетинских болот… Живая легенда! Пузан! Вся эта низина… и сопка… Да что говорить! Ларс, ты должен принять его в Орден.
Великий Магистр немедленно возмутился при виде такого откровенного посягательства на свои права.
— Детка-Тагетка, — сказал он слащавым тоном, не предвещающим ничего хорошего. — Давай ты подождешь, пока тебя не выберут Великим Магистром…
— Ну хорошо, — не сдавался демон, — но жить он будет у нас. Все-таки сопка… В честь кого названа! Живая легенда…
Великан нерешительно посмотрел на Синяку, видимо, признавая в нем своего хозяина, но юноша улыбнулся ему и кивнул. Затем он повернулся к Ларсу.
— Я иду в город, Ларс Разенна, — сказал он. — Не обижай великана, хорошо?
Ларс молча поправил карабин, хотя необходимости в этом не было. Не дождавшись ответа, Синяка хлопнул его по плечу и двинулся через болота в обратный путь. Великий Магистр долго смотрел ему вслед. Демон Тагет жался к боку великана, постукивая от холода зубами. Великан вертел головой и безмолвно восхищался вновь обретенным отечеством.
— Эх, зря мы парня отпустили, — задумчиво сказал Великий Магистр.
Когда Синяка добрался до края болота, повалил снег. Тучи все еще ползли с востока, от реки Элизабет, и в городе было черно. Синяка так и не понял, когда наступила ночь. Там, где по улицам промчались потоки воды, остался мелкий хлам.
Синяка был уже возле форта. Белые хлопья летели сквозь темноту и беззвучно исчезали в черной воде. Неожиданно, словно напоследок, прогрохотал гром, и волны, бившиеся о стены форта, ответили ему грохотом.
Синяка остановился и нагнулся, растирая заледеневшие ноги. Внезапно ему показалось, что здесь есть кто-то еще. Он поднял голову и увидел, что на краю стены со стороны моря показались две белых руки. Чьи-то пальцы ловко цеплялись за камни. Синяка склон ил голову набок и стал смотреть. Над стеной форта появился сверкающий шлем, из-под которого ниспадали четыре длинных светлых косы. Затем он увидел молодую женщину, одетую в мокрое, плотно облепившее тело платье. Тяжелый кожаный пояс сползал на бедра, короткий меч в ножнах бил ее по ногам.
Юноша переступил с ноги на ногу, и тогда воительница заметила его. Блеснув в полумраке белозубой улыбкой, она поманила его к себе.
— Подойди же, раб, — сказала она. — Что стоишь чурбан чурбаном и глазеешь на знатную даму?
Синяка не двинулся с места.
— Ты что, глухой к тому же? — Она пожала плечами. — Ты меня слышишь?
— Слышу, — ответил Синяка. — Почему ты решила называть меня рабом? Я Синяка, если ты хочешь со мной познакомиться.
— В первый раз вижу свободного человека безоружным.
— Почему ты думаешь, что я безоружен? — Синяка подумал о том, что произошло в подвале у Торфинна и еле заметно улыбнулся.
— Подай мне руку, — приказала девушка.
Опираясь на синякину руку, она спрыгнула со стены, хрустнув каблуком о камень. Синяка подхватил ее, и сквозь мокрое платье ощутил под ладонями жар, исходящий от ее тела.
— Я Амда, — сказала она, — племянница Бракеля Волка.
Она провела ладонью по мокрому от растаявшего снега лицу. Синяка смотрел на нее, слегка прищурив глаза, и улыбался. Девушка ему нравилась.
— Слушай, а кто ты такой? — спросила Амда, окидывая его изучающим взглядом. — Ты не похож на пленного. Ты тот, с «Медведя»? Дружок сиятельного фон Хильзена?
— Не все ли тебе равно, Амда?
— Дурачок, — заявила она покровительственно и, привстав на цыпочки, погладила Синяку по влажным волосам, однако объяснять ничего не стала. — Я вспомнила, тебя подобрал Косматый Бьярни, так?
— Верно, — ответил Синяка.
— Сегодня у ваших в Датской башне, вроде бы, праздник первого снега,
— сказала она. — Парням только повод дай, чтобы напиться.
— Идем, я провожу тебя, — сказал ей Синяка.
Амда открыла тяжелую дверь башни, и в тот же миг грянул пушечный выстрел. Девушка отпрянула и прижалась к стене.
— Проклятье, — пробормотала она.
Вокруг все заволокло пороховым дымом, сквозь который еле-еле пробивались пятна света от горящих факелов. Из дыма донесся дружный радостный вой, на гребне которого взлетел фальцет Батюшки-Барина:
— Вот это бабахнуло!
Синяка споткнулся у входа о бочонок, выпрямился и прищурил глаза. В бочонке что-то булькнуло. Судя по всему, в башне действительно полным ходом шла пирушка. Галдели голоса, стучали кружки, топали ноги, и в эту какофонию особенным, отчетливым звуком вплетался хруст снега и звон шпаг.
— Там дерутся, — ревниво сказала Амда.
— Пойдем посмотрим, — с готовностью предложил Синяка.
Они обошли башню кругом и в желтом пятне света, падавшем из окон второго этажа, увидели поглощенных поединком Хильзена и Норга.
Хильзен, стройный, темноволосый, легкой тенью скользил по тропинке, и в его глазах светилось вдохновение. Он сражался левой рукой. Широкоплечий Норг со взъерошенными жесткими волосами цвета соломы был груб и небрежен, как всегда. Он уже тяжело дышал, хватая ртом холодный воздух, но сдаваться пока не хотел.
Блестящими глазами Амда посмотрела на бойцов несколько минут, потом вздрогнула от холода и пошла в башню следом за Синякой.
Их появление встретили радостными воплями. Завоеватели подгуляли уже до такой степени, что обрадовались бы даже черту.
— Синяка! — крикнул Иннет с «Черного Волка». Язык у него основательно заплетался. — А мы тут такой «о танненбаум» отгрохали! Во!
Он широко взмахнул рукой в сторону елки, укрепленной в углу комнаты; ее всунули доспеху между ног и привязали ремнем, чтобы не падала.
Пьяным жестом Иннет имел неосторожность задеть по уху Косматого Бьярни. Капитан «Медведя» мимоходом ударил его кулаком в лицо, не прекращая дружеской беседы с Тоддином. Иннет упал под стол и не показывался более.
В углу возле елки сидел на полу Хилле и ел засохшие оладьи невероятно грязными руками, время от времени обтирая их об одежду. Изредка он задумчиво озирал окрестности большими карими глазами, похожими на глаза оленя. Батюшка-Барин был с ног до головы заляпан жиром.
