— Риваол, что мне делать? Мне кажется, что схожу с ума. Нечто темное прорывается во мне.
И я поведала ему о своем видении и вспышках ярости, преследовавших меня все чаще последнее время, умолчав при этом о Хвосте Дракона, который использовала накануне вечером.
— Ярость — бушующее чувство. Им так сложно управлять… Знаешь Катарина, как появились артейцы?
— Эти ужасные существа, гнавшиеся за мной по пути в Орде?
— Да. Они не знают жалости. Хмх…лучшие наемники. Но когда-то давно они были людьми, которых наказали за свою ярость и жадность. Когда на этом острове существовал лишь лес, богиня Эльфея решила наполнить его жизнью, населив дивными существами — Единорогами. Они были прекрасны и поражали своей чистотой — воплощение магии и изящества. Со временем вокруг озера стали постепенно возникать племена. Вскоре следопыт одного из племен, которое жаждало все больших территорий, вступил на остров, поражающий своей таинственной красотой. Это остров был наполнен благословенной тишиной, изредка нарушаемой пением птиц или шелестом листвы. Мужчина стал продвигаться вперед и заметил вдалеке серебристое сияние, которое заставило двигаться его в том же направлении. Поиски не были напрасными — вдалеке им было обнаружено стадо отличных скакунов, шкуры которых и излучали этот свет. Следопыт так же заметил у них витой рог мутно-белого цвета. Быстрее чем молния он достиг своего племени Артей и рассказал обо всем увиденном своему вождю — Кретору. Тот отдал приказ поймать всех коней на острове и доставить ему. Хотелось бы сказать, что их попытки оказались безрезультатными, но… это было не так. Им удалось поймать одного Единорога. Не знаю, каким образом его доставили на территорию занятую племенем Артей…, да и не хочу знать… Единорог был в ужасном состоянии. Его шкура была в кровавых порезах. Вождь наказал охотников, отрубив им руки за то, что они посмели поднять их на животное, которое он уже считал своей собственностью.
— Единорог покорился?
— Если бы он это сделал, то… Нет, он не покорился, за что был убит в гневе Кретором. Кровь омыла его руки и он заметил как гноившиеся раны стали заживать не оставляя после себя шрамов. Кретор отдал приказ выпустить из Единорога всю эту драгоценную жидкость и не проронить ни капли, а из шкуры сделать накидку, которая означала бы, что вождь может навсегда покорить тех, кто не принял его власть. Вновь отряд артейцев направился на остров, чтоб словить для Кретора чудного коня, но в это раз охотники вернулись ни с чем. Кретор убил охотников, и сам с огромной группой людей отправился на остров, где в гневе истребил почти всех скакунов, потеряв при этом половину своего многочисленного войска. Эльфея наказала их — обезобразив, выпустив на волю их жестокость. Соседние племена стали нападать на артейцев, посчитав их тварями темных богов. Эти атаки принудили отойти Артейцев на земли, граничившие с пустошью Горячих Ветров… Знаешь Катарина, я все пытаюсь понять, где добро, а где зло. И является ли сейчас Орде — оплотом справедливости…
Я удивленно вгляделась в его потемневшие зеленые глаза.
— Но Риваол, ты же сам говорил, что Академия…
— Теперь я в этом сомневаюсь.
Он задумчиво опустил голову. Я не могла поверить в то, что слышу. Мне всегда казалось, что Риваол был предан Орде даже больше, чем Кетан.
— Видишь ли, Катарина, добро и справедливость нельзя насаждать насилием. В любом случае нам должен быть дан выбор. Если ради Света страдает хотя бы один человек, то разве это свет?
Я, недоумевая, всматриваясь в его лицо, полное задумчивости и тихого гнева. Он смотрел прямо перед собой, и я не узнавала в нем того Риваола, каким привыкла видеть. Передо мной сидел воин, лишившийся веры в свои идеалы. На время или навсегда?
— Риваол я не совсем понимаю, что ты хочешь сказать — не уж то некоторые из тех, кто учится в Академии пришли сюда не добровольно?
— Дело не в этом… Ты, наверное, знакома со слухами о Тайном Склепе.
— Говорили, что это вместилище древних свитков с очень мощной магией, которую Совет не откроет никому и никогда, говорили, что Семь проводят там тайные обряды, но направленные на достижение блага, и еще ходили слухи о существе, живущем в его стенах и умеющем предсказывать будущее, почти как могущественный дракон.
— И только это правда из всего того, что ты слышала. Единственная и самая большая тайна Склепа — это существо, точнее это человек.
— Человек?!
— Тише… Да, Семеро держат его в заточении…он наделен страшной силой, что сделало его сильнее всех их вместе взятых, но к счастью сила носит стихийный характер и он не может ею управлять. Попади такая мощь в злые руки, и темные боги восторжествовали б. Ты даже представить себе не можешь, что случится, когда исчезнет равновесие в мире, которое, надо сказать, наши Семеро уже пошатнули, руководствуясь своими благими побуждениями. Я долго думал, как бы мне помочь ему попасть в Обитель богов, где бы он был в безопасности под покровительством могучего Арикона. Но мне нужна… твоя помощь, Катарина. Только ты можешь обойти Единорога.
Услышанное повергло меня в растерянность. Я уже было начала свято верить в идеалы Кетана, но у меня не было причин не верить Риваолу. Я сидела, пытаясь справиться с вихрем мыслей в голове: со всеми доводами за и против помощи Риваолу.
— Это преступление — мы будем изгнаны!
— А разве не преступление так издеваться над человеком? В чем его вина? В той мощи, которой обладает или в том, что не в силах ею управлять? В чем Катарина? К тому же ты обещала мне помочь, помнишь?
Ему наконец удалось меня уговорить при условии, что я лишь выведу этого человека из Склепа, не оставив следов, и тем самым не буду иметь никакого отношению к похищению.
Риваол остался в стороне, наблюдая, чтобы никто не потревожил пределы Склепа, а я направилась прямо к испещренной руническим узором двери. На ней не было ни ручки, ни кольца. Я попыталась открыть ее, вцепившись пальцами в край двери — между ней и стеной была щель, но она не становилась шире, сколько сильно не пыталась. За спиной раздался шелест листьев.
— Риваол, как мне ее открыть? — вместо ответа я услышала глухое цоканье копыт и, обернувшись, увидела Единорога. Его черные, как тьма, глаза смотрели на меня в упор, а острый рог был угрожающе нацелен в грудь. Я попятилась, но вскоре встретила спиной стену. Он же вместо того, чтоб напасть на меня прикоснулся рогом к центру двери, отчего руны засветились ярким свечением, постепенно опоясав так все мрачное сооружение. Затем конь попятился на несколько шагов назад, как бы ожидая того, что не замедлило случиться — двери распахнулись, из склепа повеяло сыростью. Луна осветила лишь край ступенек идущих вниз во тьму. Мое сердце бешено забилось, пульс звенел в ушах, а руки стали почти до боли горячими. Уже на пороге на меня повеяло сильным потоком энергии, как будто неиссякаемый ключ бил из распахнутых створок. Подняв руку, как бы защищаясь, я вошла внутрь, в другой руке воспламенив огненный шар. Луна светило мне в спину и переплетаясь с бликами моего языка пламени, помогала мне различить дорогу, ведущую вниз. Наконец я ступила на холодный сырой пол и осмотрелась: это был длинный коридор с множеством дверей разного размера и цвета, испещренных теми же причудливыми рунами. В дальнем конце его я слабо различала свет — к нему и направилась. Большой темный полог отделял меня от моей цели. Дыры на истлевшей кое-где бархатной ткани пропускали тот самый слабый свет, который был заметин с самого сначала. Отодвинув тяжелую ткань, я ступила в комнату, напоминавшую мою келью в Жилище: кровать у стены, стол посередине. Как раз за ним и сидел человек. Я не могла разглядеть его лица — он сидел ко мне спиной, его наготу прикрывала лишь рванная грязная ткань, некогда бывшая штанами, и спутанные неестественно белые волосы, столь же чистой белизны как шкура Единорога. Он был очень бледный — столь светлой кожи не видела я даже у альвов, сквозь нее просвечивались голубоватые жилы вен — и так же болезненно худой. Сквозь тонкую кожу виднелись ребра и спинные позвонки. Пытаясь разглядеть его, я зашла спереди и ужаснулась, заглянув в его полностью черные глаза. Они не имели белков — это были две черные пропасти. Он был ужасен — безумные воспаленные глаза, прямой, чуть горбатый нос, высокие скулы, бледные, обескровленные губы. Внезапно он улыбнулся и произнес:
