Рхиоу имела общее представление о том, зачем он это делает: чтобы сохранить здоровье; но иногда ей казалось, что Йайх перебарщивает, и такого же мнения придерживалась Хуха. Та, в зависимости от настроения, то поддразнивала, то ругала супруга. «В результате только увеличивается шанс, что ты попадешь под грузовик», – ворчала она то шутливо, то сердито. «Это лучше, чем увеличивающийся шанс тяжелого инфаркта, как у отца или дяди Робби», – отвечал Йайх. Так они словесно драли друг друга за уши какое-то время, а потом начинали друг друга гладить и вылизывать. Да, иногда люди бывают так похожи на представителей Народа…
Рхиоу снова зевнула, снизу вверх глядя на Хуху. Та тоже посмотрела на кошку.
– Не похоже на тебя, киска, – проспать обед, – сказала она и погладила Рхиоу.
Кошка обхватила передними лапками руку хозяйки и лизнула ее, потом принялась умываться сама в предвидении кормежки.
Итак, – подумала она, прислушиваясь к голосу диктора, – нефтяное пятно все-таки существует. – Само по себе это ее не особенно удивило. Сдвиги времени, как любая магия, имеющая целью изменить естественный ход событий и течение времени, редко санкционировались, когда имелись какие-то другие варианты. Возможно, советник, в чьем ведении находится регион Тихого океана, решил воспользоваться подходящим альтернативным инструментом – ураганом, явлением естественным, которое не могло вызвать подозрений у эххифов, и в то же время легко управляемым: недаром лишь Речь, которой пользуются маги, не знает поговорки «Все говорят о погоде, но никто не может ее изменить».
Что ж, – подумала Рхиоу, – по крайней мере об этом можно теперь не беспокоиться. – Она еще минуты две занималась приведением в порядок шкурки, потом спрыгнула с софы, потянулась и направилась к своему блюдцу. Еще на середине комнаты обоняние доложило Рхиоу, что ее ждет все тот же тунец, но она была слишком голодна, чтобы привередничать.
Ах, как бы мне хотелось поговорить с тобой по душам, – подумала Рхиоу, через плечо оглянувшись на Хуху, когда половина порции была уже съедена, – и сказать тебе громко и отчетливо: «После недавней прибавки в зарплате можно бы покупать банки корма по крайней мере центов за шестьдесят»… Но закон есть закон.
Рхиоу вдоволь напилась, потом вернулась обратно, вскочила на софу и на этот раз принялась умываться основательно. Она как раз кончила тереть мордочку и уши, когда Хуха поднялась, сходила в столовую и вернулась с кипой бумаг. Рхиоу с отвращением посмотрела на них.
Когда Хуха со вздохом положила принесенное на софу, Рхиоу поднялась, потянулась, улеглась на бумаги, задрала левую заднюю лапу и принялась лизать под хвостом. Иногда такие выразительные телодвижения понимали даже люди.
Рхиоу была практически уверена, что Хуха все понимает, но сейчас хозяйка только тяжело вздохнула, сняла Рхиоу с бумаг, посадила на софу рядом с собой и сказала:
– Ну почему тебе всегда нужно улечься на мою работу?
– Потому что ты ее ненавидишь, – ответила Рхиоу. Она снова перебралась на бумаги, запустила в них когти и принялась рвать и мять верхний лист.
– Эй, прекрати! Мне нужны эти бумаги!
– Ничего подобного. Они доводят тебя до сумасшествия. Не следует заниматься подобными вещами в выходные; хватит и того, что тебе приходится возиться с программами каждый рабочий день. – Рхиоу стала кататься по бумажной кипе, подбрасывая листы в воздух.
– Ах, киска, перестань! – Хуха начала собирать бумаги. – Я, правда, и сама не отказалась бы проделать с ними то же самое, – пробормотала она себе под нос.
– Вот видишь? И зачем тебе заниматься этой дрянью, когда с тобой я? – замурлыкала Рхиоу, когда Хуха взяла ее на руки. – Разве так не лучше? Бумаги тебе вовсе не нужны. Тебе нужна кошка.
– Мурлыка ты моя, – прошептала Хуха, расправляя помятый лист. – Наверное, ты говоришь мне, что не следует брать работу на дом. Или, скорее, высказываешь пожелания насчет кошачьего корма.
– Ну, раз уж ты сама заговорила об этом… – Рхиоу ударила лапой по последнему листу в руке Хухи.
– Эй, когти не выпускай! – вскрикнула та.
– Ты же знаешь, я никогда тебя не оцарапаю, – успокоила ее Рхиоу. – Разве что ты сама окажешься неуклюжей… Да брось ты эту макулатуру!
Хуха начала чесать Рхиоу за ухом, и та, мурлыча, на некоторое время впала в транс. Среди Народа были такие, кто говорил, что заводить себе эххифов в лучшем случае старомодно, а в худшем – политически некорректно. Такие кошки утверждали, что у двух видов на самом деле нет ничего общего, что не может быть взаимопонимания между плотоядными и всеядными, между хищниками и охотниками-собирателями; их совместное проживание – всего лишь печальная необходимость, приводящая в конце концов к глубокому разочарованию. Те, кто придерживался такого мнения, обычно долго распинались о том, что Народ живет в неволе и что необходимо любой ценой освободить его – или по крайней мере так повысить сознательность всех его представителей, чтобы, как уютно ни было бы жилище, вкусна еда и ласковы хозяева, кошки никогда не забывали о своей неволе и о принадлежности к благородному Народу, пусть и подвергающемуся угнетению, но который в один прекрасный день завоюет свободу.
Когда цивилизация эххифов падет, – с сухим смешком подумала Рхиоу, – когда в городе не останется ни единого человека и в ту же секунду все кошки Манхэттена станут самостоятельны, – сколько из них сумеет выжить? Легко кричать «Свобода!», а вот попробуйте-ка найти себе еду, когда ничего, кроме «Фрискаса», в жизни не видели!
Собственная ирония заставила Рхиоу поморщиться. Может, и было бы лучше, если бы все кошки жили на природе, вне зданий, независимо от людей; может, и было бы лучше, если бы они никогда не испытали на себе влияния человека… Однако мир таков, каков есть, и едва ли подобная ситуация может в скором времени возникнуть. Истина заключается в том, что эххифы держат кошек, и многим кошкам это нравится… как, например, самой Рхиоу.
В этом-то и проблема, – подумала Рхиоу. – Мы стесняемся признаться, что наслаждаемся взаимной зависимостью. Слишком многие из нас купились на идею о том, что кошки гуляют сами по себе. Как будто можно по собственному желанию перестать есть или дышать!
Рхиоу вздохнула и снова потянулась; Хуха перестала ее гладить и опять взялась за бумаги.
Да и какой смысл, – думала Рхиоу, – добиваться того, чтобы Народ обязательно осознал факт угнетения, когда почти никто ничего с этим поделать не может? Очень часто, когда кошки и не хотят ничего менять, такое осознание только заставляет их чувствовать себя виноватыми, – и тем самым становиться еще более схожими с эххифами… Такое навязанное извне понимание не радует никого, кроме активистов движения за свободу. Они действуют по принципу: «Раз я страдаю от угнетения, страдай и ты».
