Да и какой смысл, – думала Рхиоу, – добиваться того, чтобы Народ обязательно осознал факт угнетения, когда почти никто ничего с этим поделать не может? Очень часто, когда кошки и не хотят ничего менять, такое осознание только заставляет их чувствовать себя виноватыми, – и тем самым становиться еще более схожими с эххифами… Такое навязанное извне понимание не радует никого, кроме активистов движения за свободу. Они действуют по принципу: «Раз я страдаю от угнетения, страдай и ты».
Спору нет: Рхиоу находилась в привилегированном положении, а потому ей легко было придерживаться таких взглядов. Все языки – лишь подсистемы Речи, и, владея магией, любая кошка по крайней мере оказывается знакома с Речью, если даже не владеет ею свободно, а потому понимает любое существо, способное говорить (а также многих тварей, на это неспособных). Рхиоу безусловно легче было ужиться с эххифами потому, что она ясно понимала все их высказывания. К несчастью, о большинстве кошек сказать того же было нельзя, что и приводило к трениям.
Впрочем, и Рхиоу не всем в этом отношении была довольна. К своему огорчению она обнаружила, что все чаще пользуется человеческим и айлуринским языком на равных; она ловила себя на том, что даже в мыслях прибегает к таким позаимствованным из языка людей жаргонным словечкам, как рахио или оххра, что никак не делало ей чести. Ее матушка, которая всегда очень следила за своей речью, была бы шокирована.
– Рхи, проснись! – раздался в голове Рхиоу голос Сааш.
– Я уже проснулась, – беззвучно ответила Рхиоу.
– Долго же ты спала. Должна тебе сказать, что когда все это кончится, мне придется как следует отсыпаться.
– В чем дело?
– Наш малыш, – сухо сказала Сааш, – уже давно проснулся и резвится. Очень увлекательное занятие – удерживать его здесь, и я сомневаюсь, что смогу делать это долго. Мне пришлось научить его «шагу вбок», чтобы хоть чем-то занять до настоящего момента.
– Ты хочешь сказать, что попыталась научить его «шагу вбок»; – поправила Сааш Рхиоу.
– Я хочу сказать именно то, что сказала: он уже два часа только тем и занят.
Рхиоу изумленно моргнула. Почти все кошки, обладающие магическими способностями, могли делать «шаг вбок», но большинству, чтобы научиться, требовалось не менее недели, а некоторым – и месяца.
Милосердная Прародительница, – подумала Рхиоу, – что нам послали Вечные Силы? Как будто мало свалившихся на нас неприятностей…
– Ладно, – сказала она Сааш, – через полчасика я тебя сменю. А где Урруах?
– У него перерыв. Я давно уже его отпустила… иначе могло дойти и до убийства.
Вот радость-то, – подумала Рхиоу.
Сааш она сказала:
– Он что, отправился в парк? Он вчера упомянул о том, что там намечается какое-то важное мероприятие.
– Мне он тоже об этом говорил, – ответила Сааш. – Только я поняла хорошо если одно слово из пяти: он перешел на такой профессиональный жаргон… Так или иначе, он очень спешил, и мне не захотелось его задерживать.
Могу себе представить, – подумала Рхиоу. Когда Урруах бывал в подобном настроении, попытка задержать его могла дорого обойтись. – Ну, продержись еще немного, – сказала она Сааш. – Я выхожу.
С некоторым сожалением – спокойные минутки что-то стали выпадать все реже и реже – Рхиоу спрыгнула с софы, уселась на полу и закончила приведение шкурки в порядок, потом отправилась на балкон к своему ящику для хиоух.
Спустившись на крышу соседнего здания, Рхиоу занялась медитацией – повернувшись не на восток, как обычно, а на запад. Над городом сегодня висел густой смог, и кошка порадовалась, что в квартире хозяев установлен кондиционер. Впрочем, к вечеру стало прохладнее, подул легкий ветерок и уровень озонового слоя понизился, так что стало можно дышать, не ощущая тяжести в груди. И еще – в качестве некоторого утешения после душного дня – закат оказался непривычно ярким. Солнечный диск, наполовину скрытый дымкой, сиял, как начищенный медный щит. Окна зданий, расположенных на идущей в западном направлении улице, вспыхивали золотисто-оранжевым светом; со всех сторон Рхиоу окружали сплошь стеклянные стены небоскребов, казалось, почти тающие от жары. Сияние заката окрасило их в алые, золотые, янтарные оттенки.
Рхиоу свернулась клубочком и стала глядеть на пылающий диск, медленно опускающийся вниз, к Палисэйдс,[16] золотя воды Гудзона. Владея магией, Рхиоу хорошо знала, что Солнце – ближайшая к Земле звезда, полная ядерного кипения падчерица той силы, что создала вселенную. Рхоуа – так называл ее Народ. Слово это было метафорой: Рхоуа являлось именем Прародительницы Иау, Первой, в ее ипостаси начинающей и заканчивающей физическое существование любой жизни. Когда-то кошки воспринимали Солнце лишь как абстракцию, как нечто, дарующее жизнь. Потребовалось много времени, чтобы они примирились с фактом существования многочисленных звезд, одной из которых и было Солнце; но даже и приняв эту концепцию, они сохранили прежнее его имя.
Более древним названием Солнца было Рхоуаиф, Око Рхоуа: единственный глаз Иау, который был и еще долго будет виден. Этот широко открытый глаз проникал в мысли, читал в сердцах, отличал истинную сущность от видимости. Другой глаз видел все это и вообще все на свете, но вот его не видел никто. Другой глаз Рхоуа не откроется до тех пор, пока не минует всякая нужда в материи, и тогда все телесные объекты растают, как сон при пробуждении. Стоит этому глазу моргнуть, и все существующее примет срою истинную форму, возможно, окончательную, – однако это не было известно наверняка, поскольку накопленное магическое знание, которое кошки называли Взглядом Ока Рхоуа, ничего не говорило о том, что будет после Окончания Времен и что будет существовать после того, как материя исчерпает свой срок. Однако беспокоиться об этом было пока рано: Рхоуа все еще щурилась. Вот когда прищур сменится взглядом обоих глаз, тогда и наступит момент истины.
Что касается меня, – сказала Рхиоу заходящему солнцу, – я знаю свое дело, и поручено оно мне Вечными Силами. Наверняка сегодня мне предстоит встретить и тех, кто думает, будто день слеп, а ночь, закрыв глаза, лжет; будто Око Иау их не замечает или ими не интересуется. Их уверенность в слепоте Вечных Сил, впрочем, для меня ничего не значит. Моя лапа – это их лапа, попирающая шею Змеи, теперь и всегда.
Рхиоу закончила медитацию, встала и потянулась. Когда она бросила последний взгляд на огромный тлеющий диск, жилые дома на западном берегу Гудзона уже выделялись черными силуэтами на фоне заката. Как и многие другие маги, Рхиоу выполняла иногда поручения вне родной планеты; поэтому ей было трудно думать о Солнце иначе, чем как о пылающем сердце космической системы. Ей было забавно вспоминать о тех трудностях, с которыми столкнулся Народ при попытках объяснить данную концепцию людям. Красноречивым свидетельством этого являются некоторые ранние произведения искусства, хранящиеся в музее «Метрополитен»: на них изображены фигурки людей с кошачьими головами, увенчанными огромным оком или солнечным диском. Новые представления с трудом воспринимались эххифами даже тогда, когда их язык был гораздо ближе к Хаухаи,[17] что должно было бы облегчить понимание.
