— Что я поставил с ног на голову? Нам предстоит контракт! По статистике эта процедура отсеивает почти тридцать процентов претендентов…
— Стоп! Стоп! — вскричал Ивор. — Как так тридцать процентов?
— Ты не знаешь, что такое тридцать процентов? Это означает, что каждый третий отсеялся, — терпеливо пояснил Мефодий.
— Я знаю, что такое проценты! — раздраженно отмахнулся Ивор. — Но я считал, контракт — это формальность!
Рудольф и Мефодий переглянулись.
— Ну ты даешь! — сказал рыжепрядый. — Я думал, ты знаешь о фабрике все.
— Это не формальность, — лицо Мефодия было как никогда серьезно. — Из непосвященных никто не знает, что представляет из себя контракт. Те, кто прошел его, молчат, а те, кто провалил, им стирают память.
— Так в чем сложность?
Горло Ивора пересохло, голос сделался скрипучим. Юноша изо всех сил пытался не раскашляться, чтобы не выдать свою тревогу.
— Да там ничего сложного! — попытался быть беспечным Рудольф, но Ивор увидел в его глазах тревогу. Прядка поникла и больше не откалывала свои извечные шалости. — Я слышал, что непрошедшие сами отказались поступать на фабрику.
— Отказались? После пройденных испытаний?! — Ивор вопросительно поглядел на Мефодия. — Это же бред!
К его удивлению дородный юноша кивнул.
— Поступление на фабрику — очень серьезный шаг. Не забывай, что подписывая контракт, ты тем самым отказываешься от всех своих обязательств и прав. Например, ты уже не сможешь претендовать на лавку Крона, а мне уже не быть старостой Фабричного города.
Ивор вздрогнул. За всеми перипетиями открытого набора и испытаний забыл об этом общеизвестном факте. До сего момента отцовское поведение казалось капризом, разновидностью старческого маразма. Сейчас же трагедия родителя встала перед ним в полный рост.
Крон унаследовал мясную лавку у своего отца. Всю жизнь он трудился, чтобы приумножить ее богатство. Он делал все, чтобы сыну было не стыдно за полученное наследство. И вот сегодня Ивор отбросит это право, как ненужную вещь.
Ивор застонал, вообразив себе боль, которую должно быть испытывает отец.
«Почему мир так несправедлив? — подумал юноша. — Исполняя свою мечту, обязательно рушишь чью-то другую!»
— Это ради мамы, — прошептал Ивор и сжал кулаки.
— Тьфу на тебя, Мефодий, — в сердцах бросил Рудольф. — Ты окончательно добил мое хорошее настроение.
— Я просто хотел настроить вас на нужный лад…
— Ты нас не настроил, а расстроил, — махнул рукой Рудольф, он задумался на миг и заявил: — А я вот думаю так. Если один из трех вылетит, то это будешь именно ты, Мефодий.
Он невозмутимо замолчал.
— Это почему еще, — надулся дородный юноша.
— Я мужественный, — начал перечислять Рудольф, — Ивор красивый, а ты всего лишь умный. Вот скажи, кого выберет Изида из нас троих?!
— Конечно, умного! — воскликнул Мефодий и зарделся. Он всегда был очень скромным и никогда не хвалился своими достижениями, сейчас же Рудольф умело спровоцировал его.
— Эх, не понимаешь ты женской души, — ответил Рудольф с жалостью.
Они начали шутливую перепалку, Ивор отвернулся от них, настроение не располагало к шуткам.
Ребята остановились на главном проспекте фабричного города рядом с ратушей, где жила семья старосты. Путь Рудольфа лежал налево, на окраину, там стоял домик его родителей. Мефодию оставалось лишь миновать площадь, и он дома, Ивору же нужно было идти дальше, туда, где располагался городской рынок и лавка его отца.
— До завтра, — буркнул Ивор и отправился своей дорогой.
— Чего это он? — не понял Рудольф.
— Балда! — ответил Мефодий. — У отца Ивора больше нет детей. Кому теперь он оставит лавку? А ведь это дело всей его жизни.
Рыжепрядый громко фыркнул.
— Тоже мне проблема. Внукам оставит, — жизнь по Рудольфу всегда была простой и ясной, и почему окружающие пытаются ее усложнять, он решительно отказывался понимать.
Мефодий покосился на него и качнул головой.
Ивор приближался к лавке отца, и чем ближе он подходил, тем медленнее шагали ноги.
Снаружи лавка напоминала обыкновенный жилой дом, разве что крыльцо шире, окон больше, да хозяйственные помещения обширнее. Над крыльцом сияли огромные буквы «Мясная лавка Крона». Цветная светящаяся по ночам вывеска была личной гордостью отца Ивора. Он сам ее изобрел и создал. Новость о чуде быстро разлетелась по городу, и на следующий день его лавку посетило рекордное число посетителей. Правда, мяса при этом купили не больше чем обычно.
На следующий день подобные вывески появились во всех соседних лавках и даже над некоторыми временными прилавками, за которыми торговали приезжие фермеры. Отец на плагиат не обиделся, даже наоборот был рад тому, что помог сделать рынок красивее.
Вспоминая все это, Ивор ощутил странную тоску, словно эти события случились в прежней жизни, которая уже закончилась и которую уже не вернуть. Он тряхнул головой, отгоняя наваждение, и толкнул дверь в лавку.
Под потолком звякнул колокольчик, еще одно изобретение старого Крона. По задумке, на его звон должен появиться продавец и обслужить клиента, но на деле продавцов у Крона не было. Он сам выступал и за продавца, и за грузчика, и за мясника, поэтому редко слышал звон из-за шума работающего инструмента. Вот и сегодня, Ивор постоял на пороге, но хозяин так и не появился.
И опять он испытал странное чувство тоски. Прошлое ускользало, как песок между пальцев, отчего делалось грустно. Стену напротив входа занимали стеллажи, заполненные всевозможными мясными изделиями. Копченые окорока, соленое сало, колбасы и сосиски длинными гирляндами устилали полки. Справа от входа в огромном прозрачном кубе лежали замороженные куски мяса. Отец сумел заколдовать куб, и в нем всегда держалась низкая температура.
Ивор шел по залу, словно по музею. Будто бы вернулся после долгого отсутствия, и сейчас то, что раньше навевало скуку, вызывало щемящую тоску. С удивлением понял, что ему будет не хватать запаха сырого мяса и хруста костей под ударами топора.
Но бесконечно стоять и оттягивать объяснение нельзя. Ивор вздохнул и обогнул стеллажи. Из главного зала в подсобные помещения вела еще одна дверь. Ивор открыл ее и тут же услышал глухой стук и хруст костей. Отец опять увлекся разделыванием тушь и прослушал колокольчик. Юноша вздохнул и шагнул в подсобку.
Основную часть помещения занимал огромный разделочный стол. Справа от него громоздились груды замороженных тушь, слева горками лежали отходы мясного производства. Ровные красивые ломти мяса стопками высились вдоль стола. На стене рядом с дверью висели устрашающего вида топоры и пилы.
