Вдоль стола трудилось сразу несколько топоров. Туши подъезжали под них сами собой, топоры размахивались и с хрустом опускались ровно в одно и то же место. Подобные таланты отца всегда поражали Ивора. Он тоже умел заколдовывать топор, но во-первых не десяток сразу, а один, а во-вторых, у него никак не получалось ударить два раза в одно и то же место. После его разделки туша больше походила на разнесенное в щепки дерево.
Старый Крон стоял перед столом и командовал своей армией. Когда очередная туша была разрублена, куски мяса аккуратными стопками ложились на другой конец стола, а под топор подъезжала новая туша. Отходы аккуратно ползли и сами запаковывались в черные мешки.
— Отец, — тихо сказал Ивор и сглотнул комок, неведомо откуда взявшийся в горле.
Ничего не изменилось. За хрустом костей Крон не расслышал сына.
— Отец, — громче сказал юноша. Крон вздрогнул, топоры тут же пошли в разнос. Некоторые безвольно повисли в мясе, другие дрогнули и вонзились в стол.
— Ох, сынок. Ты так неожиданно вошел, — воскликнул отец. Его лицо сделалось тревожным. — Ты уже выздоровел? Может быть, не стоило приходить?
— Я не болен, отец, — сказал Ивор. Комок так и стоял в горле, в довершении ко всему трудно стало дышать и защипало глаза.
— Не болен, — не удивился Крон. Его морщинистое лицо выглядело испуганным, словно он чувствовал, что сейчас случится непоправимое. — Ну и славно. Я хочу сообщить тебе важную новость. Вчера я подал официальное прошение старосте. Отныне ты становишься моим преемником, и уже через год я смогу передать тебе мою мясную лавку.
— Отец… — попытался прервать его Ивор, но Крон словно не слышал его.
— Сынок, если бы ты знал, как хорошо видеть, что дело всей твоей жизни попадет в надежные руки. Я всю жизнь старался, работал с утра до ночи, чтобы создать это место. Теперь весь город ходит сюда, люди уважают меня, знают мою репутацию. Тебе легко будет начать дело, сынок. Главное не ленится и… и…
Кром умолк, глядя на Ивора. По лицу того текли слезы.
— Что с тобой, сынок?
— Отец! я… я… — язык не поворачивался сказать этому пожилому, вложившему в свою работу душу человеку, что его дело и его лавка отныне никому не нужны. В тот момент Ивор даже готов был отказаться от контракта, так ему было жаль отца.
Губы Крона задрожали, ноги подкосились и он села на табуретку, которая едва успела подскочить под него.
— Сынок… — прошептал он хрипло. Голос перестал слушаться старика. — Сынок, ты ходил туда?
В глазах отца Ивор увидел мольбу.
— Да, я ходил на фабрику волшебства, — ответил он. — Я прошел испытания и принят.
После этих слов Крон тяжело вздохнул. Черты его лица сделались резче, он как-то разом обмяк и постарел. Ивор от жалости не находил себе места, но слабость уже миновала. Теперь он был тверд как никогда в своей решимости покинуть отца.
— Отец, я всегда мечтал о волшебстве. Работа мясника — это достойный и нужный труд, но я… я… — он запнулся, подыскивая слова. — Я не такой. Мне мало одного нашего города, я хочу увидеть мир, я хочу подняться под облака, я хочу познать суть мироздания! Я хочу… найти маму.
Последних слов произносить не хотел, они вылетели сами собой. И едва это произошло, Ивор понял, что эти слова главные. Он упрямо поглядел на отца.
И впервые за все время, прошедшее с исчезновения Кларисы, Крон не рассердился.
— Ивка… Ивор. Совсем ты большой стал. Я боялся тебе признаться, но порой мне тоже кажется, что она жива. Все эти годы я гнал от себя эту мысль, ведь я… — чувства отца едва не вышли из-под контроля. Он закрыл глаза на какое-то время, собираясь с силами. — Я не такой как вы. У меня нет шанса отыскать ее. И я думал, зачем внушать тебе ложные надежды?
Ивору сделалось легко-легко. Мама жива! Отец тоже чувствует это! Он склонился к отцу и обнял его.
А потом они долго сидели и говорили каждый о своем. Отец вспоминал прошлое и оплакивал свои мечты, Ивор глядел в будущее, и мечты его были самыми юными и свежими на свете. И странное дело, говорили они каждый о своем, а тепло было обоим. Тем вечером они ощутили такую душевную близость, какой не ощущали за все время совместной жизни.
Так закончился день. Дома Крон суетился и порывался куда-то бежать, что-то доставать для сына. Он очень беспокоился. А ну как его отпрыск ударит в грязь лицом, вдруг у других будет что-то такое, чего недостает Ивору. Юноша как мог успокаивал его.
За разговорами засиделись допоздна. Когда Ивор уже лежал в постели, а старый Крон погасил светильник, стоя в дверях, он помедлил и тихо сказал:
— Мама гордилась бы тобой.
Сказал и вышел. Ивор замер в постели. А потом он ощутил себя самым счастливым человеком на свете. Он лежал в темноте в постели и улыбался. А вместе с ним улыбалась и Клариса, которая, как и прежде, сидела на стуле рядом с ним подсунув прохладные ноги ему под одеяло.
Юноша, весело насвистывая, шагал по Центральному проспекту Фабричного города. Вишневая тянучка весело кидалась под ноги, березки с ослепительно белыми стволами выстроились вдоль дороги и кивали кронами, желая ему удачи. Настроение было приподнятое, отец остался дома, скандалов и обмороков не устроил, даже вроде как благословил.
Контракт — это совсем даже не испытание. Чтобы там не твердил зануда Мефодий. За размышлениями Ивор не заметил, как свернул в Кривой переулок. Ноги запомнили вчерашний маршрут и сами собой несли витавшую в облаках голову.
Сначала почувствовал, как похолодало, потом сделалось заметно темней, под ногами плыли обрывки утреннего тумана. Ивор остановился и удивленно огляделся. Со всех сторон на него смотрели темные окна покосившихся домов Кривого переулка.
Делать нечего, придется идти дальше. Не бегать же туда-сюда по своей дурости. Тем более, что переулок пуст. Местные жители не из тех, кто рано встает. Ивор еще раз огляделся и продолжил путь.
Ему оставалось пройти пару домов и обширную свалку, когда он заметил человека. Юноша метнулся в подворотню и затаился за росшим у стены кустом.
Человек шел по переулку, не таясь, словно был здесь завсегдатаем или очень верил в свои боевые способности. Ивор глубже вжался в подворотню. Незнакомец прошел так близко, что юноша смог разглядеть его лицо. Гладкое, без бороды и усов, волосы на голове коротко подстрижены, лицо волевое и заостренное. У губ залегли жесткие складочки, брови немного сдвинуты, словно человек настолько привык хмуриться, что никогда до конца не расслаблял их.
Ивор узнал светлую рубашку с темными узорами вдоль рукавов, из под которой выпирал круглый живот.
