Илью обуял страх. От самого проявлени и до сих пор он держался относительно спокойно, философски рассматривая ситуацию: ну, занесла судьба черте куда, ну, поставила в невозможные условия. Главное, не терять надежды и чувства собственного достоинства. Сейчас забоялось битое тело. В глубине предательски дергало: вернуться, доползти до господина, упросить, уваляться в ногах. Пусть даже условия окажутся не так хороши, как посулили. Это будут хоть какие-то условия, а не пустота чуждого, не пустая, насквозь враждебная улица, равнодушно пропустившая массы. Пропустит и его. Пропустит, перемелет, а остатки выплюнет в грязный канал, кишащий монстрами, чтобы доели то, что не доела цивилизация.
Собственно, за тем и вышибали на улицу полуживого и напуганного. Сейчас, не отходя, так сказать, от кассы, и дойдет. На то господин Алмазов и рассчитывал.
Расчеты оправдались. Раскисли вы, Илья Николаевич. И если прикажет г-н Алмазов пришить голову Мураша к телу местной, например, каракатицы - пойдете и сделаете.
Как, оказывается, все просто!
Рядом остановился человек. К ногам Ильи упала тень.
- Во, как оно повернулось, - задумчиво проговорил Мураш.
- Ага, - подтвердил Илья.
- Теперь куда?
- Не знаю.
- Пошли ко мне. До вечера пересидишь, а там видно будет.
- Не пойду.
- Почему?
- Узнают, по тебе отлетит.
- За меня не бойся. Ничего мне не сделают. Где они другого стража возьмут, за проявленцами бегать? Постращают маленько и опять к камню пошлют.
Что значит - прочная позиция. Примерно также рассуждал сам Илья в той, другой жизни. Где они возьмут другого такого хирурга, чтобы на все руки за ту же зарплату?. И резал правду-матку, не опасаясь последствий. Сходило, под зубовный скрежет обиженных.
Он уже начал подниматься, когда за спиной отворилась дверь, и на порог вальяжной походочкой вывалил Иван.
- О, Мурашка прибежал. Здорово, братан.
- Гад ползучий тебе братан, а и он погнушается.
- Не гони волну! Слышь, тебе велено передать, если вот этого, - Ивашка замахнулся на Илью. Тот вскочил. - О, какой прыткий стал. Так вот: если ты его пригреешь, жену твою отдельную у тебя заберут. Господин Алмазов так и сказал: если Илюшка у тебя хоть ночь переночует, хромоножка твоя обратно в бордель пойдет. Отвыкла уже, поди? Ниче. Ха-ха. Обратно привыкнет.
Илья не уловил движения. Кто бы мог предположить, что квадратный Мураш способен на такой стремительный бросок. Не успев договорить и досмеяться, вертухай скорчился на брусчатке. Железные пальцы "байкера" со сноровкой, приобретенной, должно быть, еще в девятом веке, выламывали ему руку. Боль была такая, что Ивашка даже не орал. Это когда вся жизнь, все силы уходят в одну точку, где вот-вот лопнет, разорвется, рассядется прореха - жизнь-не-жизнь.
Уломал таки его Мураш. И до смерти бы выкрутил, но Илья кулем повис на карающей деснице. Мураш не сразу отпустил, помотал кудлатой головой, бешено глянул на помеху, потом под ноги; не удержался, и с размаху еще раз добавил Ивану под ребра, так что хрустнуло.
- Пошли!
Илья стоял столбом.
- Пошли, кому велю! - в глазах стражника метались красные сполохи. Илья счел за лучшее, подчиниться. По дороге Мураш остынет и услышит, таки, обращенное слово.
Но до самого дома, который стоял на границе обитаемых кварталов, тот глухо молчал. У двери он достал из кармана огромный кованый ключ, повернул несколько раз в замке, потом подсунул палец под край двери и что-то потянул. Только после этого створка отошла.
- Заходи, - коротко бросил хозяин. Илья не стал заставлять себя ждать, прошел в коридор и тут же окунулся в домашние, такие странные в этом выморочном городе запахи: хлеб, сухое дерево, густой травяной дух, вода и еще нечто тонкое, неуловимое, сообщающее о присутствии в доме женщины.
Она стояла на порожке комнаты. Свет из узкого, забранного частой решеткой оконца обрисовал кособокую фигурку. Лицо тонкое, очень белое, легкое, легкое. Она напоминала сломанную китайскую статуэтку, которая останется драгоценностью, несмотря на повреждение.
- Жена моя, Ивка, - толкнул в спину голос Мураша.
Женщина посторонилась, пропуская Илью в комнату. А там… он так засмотрелся, что споткнулся о порожек. Во всю ширину, беленой стены, развернулась фантасмагория. Из немыслимых, неземных цветов высовывались звериные морды.
Нежное очертание бутона при смене ракурса оборачивалось оскаленной пастью.
Изломанные руки росли как трава. А в самом низу, изощренным орнаментом - вереница женщин. В середине шеренги трепетал клубок щупальцев. С одной стороны женщины втягивались в сплетение, с другой выходили. У входящих на лицах сохранялось некоторое разнообразие чувств. У выходящих - только смертная мука.
Ивка подошла, осторожно тронула за рукав. Потрясенный Илья оглянулся на маленькую немую женщину. Она протянула тонкую, почти прозрачную руку и указала на жуткий орнамент из тел. Илья кивнул, подтверждая, что - да - он смотрел не на диковинные цветы. Женщина провела в воздухе руками, сделала несколько неровных шагов. Илья не сразу понял, что перед ним твориться пантомима: проявление, первый страх, паника, робость, возмущение, даже ярость и, наконец, надежда.
Потом происходит нечто. Лицо Ивки исказила гримаса боли. Дальше она пошла, подняв пустые, обреченные глаза и хватаясь руками за живот в едином для женщин всех миров жесте.
За спиной Ильи раздался шорох. Ивка глянула в ту сторону и мгновенно прекратила свой рассказ, вновь превратившись в надломленную статуэтку. Больше она ничего не показала, виновато улыбнулась и ушла на кухню.
В дверях стоял Мураш. Лицо такое - у гостя ком стал в горле. Мураш, однако, сморгнул и быстро нагнал на себя привычное, тупо выражение.
- Сколько раз забелить эту стенку собирался. Не дает. А сама засмотрится и - в слезы. Я и в комнату-то эту не хожу. Гляну, самого корежить начинает.
- Где все это происходит?
- В голове у нее, - отмахнулся Мураш. - Где еще. И не спросишь, ведь.
Ивка вышла из кухни, махнула им рукой.
- Есть пошли, - уже совсем спокойно пробасил хозяин.
Вместо привычной каши со щупальцами, их ждала миска зеленого студенистого варева.
Одуряюще пахло грибами. Была и каша, но не надоевший до тошноты рис, а некий аналог проса. По поверхности дымящейся горки расплывался желтый масляный кусочек.
- Ешь, давай. Чего набычился? - подбодрил Мураш. - У нас без отравы.
Ивка сидела напротив, с улыбкой наблюдая, как едят мужчины. Трапеза несколько затянулась. Илья уже третий раз доскребал свою миску. Будто сто лет не ел.
- Три ж дни пролежал, - пояснил Мураш.
