— Мы гордились этим…
— Лучше нас никто не мог найти нужную руду или обработать камни!..
— А сейчас…
— Что же мы с собой сделали, друзья…
— Мы были лучшими мастерами, а теперь…
И вдруг, неожиданно, наверное, даже для самих себя, человечки стали раскаиваться по-настоящему.
— Стыдно…
— Простите нас…
Серый удовлетворенно ухмыляясь, кивнул, и также бесшумно вложил меч обратно в ножны.
Кто бы сомневался, что доброе слово и меч действуют убедительней, чем одно доброе слово.
А Иванушка, не скрываясь, лучился от осознания всей власти своего красноречия.
Женщина Елена обвела недоверчивым взглядом всех собравшихся, словно ожидая насмешки или подвоха, но, не найдя ни одного, ни другого, криво улыбнулась и махнула рукой.
— Надеюсь, никто их моих царственных родичей об этом никогда не узнает… Живите, как хотите.
— Ишь ты… — с наиискреннейшим удивлением хмыкнул Серый, выступая из-за Ивановой спины. — Как это они у тебя так ловко перевоспитались…
Шестое чувство Ивана встревожено завозилось, но царевич расстроено от него отмахнулся — все его снова панически заметавшиеся мысли были о том, простила ли Елена Прекрасная ЕГО, как бы об этом поделикатнее вызнать, и если не простила, то что ему теперь делать, когда весь мир ополчился против него, стараясь разрушить то хрупкое согласие, в существовании которого и в лучшие-то времена Иванушка в глубине души сомневался…
— Всего-то и надо было, что поговорить с ними по-хорошему, — рассеяно ответил он отроку Сергию. — Насилием ничего не добьешься. Я всегда это говорил.
— Ну, что ж, гномики, — развел руками Волк. — Ступайте, ведите себя хорошо, и на глаза нам больше не попадайтесь…
— Как ты их назвал? — вывело незнакомое слово из состояния ступора страдающего хронической безответной любовью царевича.
— Гномики. А что?
— А кто такие гномики? — все еще недоумевал Иван.
— А просто что-то Мюхенвальд на память пришел, — пожал плечами Серый. — Помнишь, неподалеку от "Веселой радуги" Санчеса была мастерская? Там работал старик, который делал украшения для лужаек и газонов — деревянных аистов, зайчиков там всяких, человечков забавных… Так вот, их местные называли гномиками. В честь мастера — Йохана Гномме. Ну вот и мне вдруг подумалось, что они чем-то на тех гномиков похожи…
— Забавностью, — ядовито предположила Елена.
— Именно, — согласился Серый, показал ей язык и, задрав нос, отвернулся.
— Гномики… — повторил за Волком тот, кого звали Помпоза. — Мы не люди… И не Благодетели… больше… Мы — гномики…
— Гномики — это значит, гномы… — медленно проговорил другой человечек.
— По-моему, неплохо. Гномы. Гномы. Почему бы и нет, — задумчиво почесал в затылке третий.
— Звучит солидно. Основательно, я бы сказал, — вынес суждение четвертый.
— Да. Гномы. На гномов можно надеяться. Гномам можно доверять, — попробовал, как звучит новое имя пятый.
— Новое имя — новая жизнь, — согласился шестой.
— Гномы, — склонив голову на бок, как бы прислушиваясь к какому-то далекому отзвуку, выговорил седьмой. — Короткое и упрямое слово. Гном. Похоже на нас. Мы — гномы.
— А мы — люди, — улыбнулся Серый. — И давайте это дело отметим. За столом переговоров, так сказать. И переночуем здесь — вон там еще несколько комнат есть, я вижу. Места всем хватит. Иван, переворачивай пока стол, а я схожу за угощениями и Масдаем. Гномики пусть сходят хвороста наберут — в темноте лучше них это никто не сделает. А еще ты посуду с пола собери, помой, и черепки вымети — больше здесь некому это поручить, — и он на прощание кинул через плечо ехидную улыбочку стеллийской царевне.
Та его удаляющейся спине показала язык.
Еще при приближении Серого ковер поспешил сообщить ему с мрачным удовольствием, что всю их оставленную так неосмотрительно еду съели лесные звери, и забирать ему, Серому, отсюда было нечего, кроме него, Масдая, с чем тому следовало поторопиться. Ибо, хотя лесные звери ковры и не едят, вряд ли захочется уважаемым людям, чтобы в их ковре-самолете устроила гнездо белка или мышь.
Волк, не вслушиваясь особенно в разглагольствования ковра, со все возрастающей тревогой осматривал перевернутые блюда, раздавленные корзины, растерзанные узлы, надеясь найти в них хоть что-нибудь пригодное в пищу, но тщетно.
Похоже, множество лесных обитателей ушли спать сегодня ночью с чувством сильного переедания.
Чего нельзя будет сказать о людях и гномах, понял Волк, взвалил на плечо Масдая и грустно поплелся к заброшенному домику.
Пир в честь примирения людей и гномов пришлось готовить из того, что гномы насобирали в лесу за день.
Еда получилась невкусная, но зато ее было мало.
На этой мажорной ноте все распрощались и отправились спать до утра.
Утро, день и вечер следующего дня были посвящены обучению гномов (а заодно и неизвестно зачем увязавшегося за ними Ивана) поиску пропитания в лесу с его последующим приготовлением.
Елена Прекрасная демонстративно проигнорировала как курсы лесных домохозяев, так и их преподавателя и слушателя из людей — она занялась украшением жилища гномиков композициями из цветов, веток, неосторожных бабочек и сучков интересной формы — единственным полезным занятием, приличествующим женщине царских кровей в этом убогом лесном прибежище. Причем, занятие это приносило и еще одну пользу — показывало свалившемуся на ее голову муженьку, как она на него обиделась, и что восстановление гармонии и спокойствия в их подобии семьи — процесс, требующий определенных усилий с его стороны.
К вечеру все вернулись, и гномы под руководством Серого занялись приготовлением пищи. На плите уже вовсю что-то горело и чадило, когда Иван, вышел (а точнее вывалился, жадно хватая кислород ртом) подышать свежим воздухом.
И как бы абсолютно нечаянно направился именно к тому месту, где сидела на травке, созерцая облака и закат, Прекрасная Елена.
По ее расчету, юный лукоморец уже должен был себя не помнить от беспокойства, что их вчерашняя размолвка — это навсегда, и поэтому, видя, что он возвращается, красавица поправила прическу, подкрасила губки, воткнула в волосы самый яркий и свежий цветок и засела в засаде.
Слыша, что нерешительные шаги остановились за самой ее спиной, он томно повернулась в пол-оборота и, загадочно поглядывая из-под полуопущенных ресниц, обратилась к нему с вопросом:
— Послушай, Ион…
— Да, Елена?.. — встрепенулся он от нежданной радости.
С ним говорят!
Его помнят!
Может быть, на него даже не сердятся!..
