- Что говорит? - удивилась Маша проявлению такого внимания со стороны сводной сестры.
Сабрина отчего-то опустила глаза.
- Она вышла замуж, и оказалось, что она не может больше иметь детей. В общем, она хочет Яну забрать. Они с мужем хотят. И её муж - отец Яны.
Маша осторожно поставила чашку на блюдце и потёрла ладонями лицо. Жизнь не уставала преподносить ей сюрпризы.
Конструктивно! - напомнила она себе ещё раз. - Без эмоций.
- Но я же не смогу... она вообще понимает, что это не кукла, которую можно отдать, а можно забрать обратно, - сил не хватало на то, чтобы сердиться. Она вдруг почувствовала, что упираться бессмысленно. Можно выводить какие угодно сентенции, но чьё-то решение, один звонок, и ещё одна важная составляющая её жизни катиться ко всем демонам. - Нужно спросить Яну.
- Я звонила ей, - Сабрина поболтала ложкой в пустой чашке и вдруг наклонилась и задула свечку. Оранжевый огонёк дёрнулся в своей последней судороге. - Она согласна.
Вот так просто сломался мир, который она строила годами, возводила по крупице свой песчаный замок. Теперь у неё нет Яны, нет дома, и скоро не будет работы. Луксора тоже нет, но можно считать, что его никогда и не было. Вокзалы их отношений засыпал снег. Был ли он, или она сама его придумала? Раньше она не отличалась склонностью к фантазированию.
- Ты-то хоть не собираешься уходить от меня? - голос дрогнул. Маша отняла от лица руки и посмотрела на Сабрину.
- Успокойся, Маша. Если тебя не будет, меня не будет тоже, - широкие рукава её блузки соприкоснулись у неё под подбородком.
- Сабрина, мне нужно кое-что рассказать тебе, но не сейчас, - в последний момент Маша струсила.
- Смотри, это бусинка-папа, бусинка-мама и бусинки-дети... однажды бусинка-мама...
- Маша, - девочка оторвала взгляд от разорвавшегося ожерелья, её лицо почти сливалось с больничной подушкой, - не уезжай.
Боль в её голосе я ощутила настолько остро, что не смогла произнести ни слова - вся хвалёная следовательская выдержка рухнула к демонам, слёзы подступили к глазам. Я не смогла ничего ответить, лишь наклониться к Яне и прижать её к себе, почувствовать её ручку у себя не плече.
- Не думай об этом, - попросила тогда я, пряча свою слабость в её свётлых волосах, - думай лучше о том, как однажды я заберу тебя с собой. Мы будем жить вдвоём в своём доме.
- Вместе?
- Конечно вместе.
- А скоро? - теперь в её глазах засветилась робкая надежда, что ждать осталось совсем не долго.
- Яна, я не знаю. Я заберу тебя сразу же, как только смогу. Я обещаю. Ты мне веришь?
- Да, - она казалась отрешённой и безразличной, взгляд зелёных, как и у меня, глаз скользил по высотному зданию за окном.
...Когда всё это случилось, я уже могла полностью осознавать происходящее и отвечать за свои поступки. Моя старшая сестра Ольга родила ребёнка. Всё остальное неважно - крики отчима, увещевания мамы. Кто был отцом, для меня тогда оставалось загадкой. Меня ведь ни во что не посвящали, я складывала целую картинку из случайно услышанных слов, мимолётных взглядов, звуков хлопающих дверей. Избавляться от ребёнка было уже поздно, поэтому его решили отставить в детском доме. Я видела её потом - хотя меня и не хотели пускать - живой дрожащий комочек.
Я пообещала себе не бросать её.
- Бусинка-мама, - напомнила мне Яна, и я увидела, что её глаза снова блестят от влаги.
Уходить от неё всегда становилось испытанием для моих нервов. Яна была слабым, болезненным ребёнком, и её миром стала больничная палата. А я мечтала о том, что однажды я вытащу её отсюда. В этот день обязательно должны будут цвести персиковые деревья, а мы с ней сядем в автобус и отправимся в собственный дом. И что бы обязательно было голубое небо. На серое я не согласна. Если оно и сейчас затянуто тучами... какая, впрочем, разница.
Галактус выглядел довольным. Он мурлыкал себе под нос какую-то из симфоний и одним глазом смотрел на её исписанный листок.
- Это, собственно, что? - спросил он с таким видом, как будто читать на этом языке решительно не умел.
- Это заявление, - послушно отчиталась Маша и забыла о своём обещании держать спину.
- Машенька, я вижу, что не индульгенция. И куда ты собираешься, если это не тайна имперской разведки, конечно? - он положил локти на стол и словно даже стал ближе к ней, и Маша быстро опустила глаза. Фраза про имперскую разведку ей не понравилась.
- Никуда. Скорее, откуда.
- Ясно, - всё также, не свозя с неё глаз, Галактус порвал заявление пополам. Сложил и ещё раз порвал пополам. И так на мелкие-мелкие клочки, как будто Маша собиралась их склеивать и снова класть ему на стол. - Ты никуда не уйдёшь.
Она, не поднимая глаз, кивнула. Всё-таки он имел над ней странную власть.
- Если не хочешь работать, можешь кататься в лифте. Отвлекать от работы оперативников и экспертов. Писать детективные романы. Но ты будешь у меня на виду. Я за тебя отвечаю головой перед твоим отцом. Всё ясно?
- И без лирических вступлений, - буркнула себе под нос Маша. - Тогда уж лучше я буду работать, сдался мне ваш лифт.
Похоже, она не была магичкой, если только совсем слабенькой: не только Орден до сих пор не обратил внимания, но и сама она не чувствовала изменений. Не всплывали в голове фразы на незнакомом языке, не щипало кончики пальцев в преддверии стихийного выброса силы. Мог ли Зорг ошибиться? Лучше бы он подольше не знал об этом, Маше хотелось считать, что у неё есть отец.
У неё оставались только воспоминания, а, может быть, сновидения, продиктованные разгулявшимся воображением: дорожка из круглых камней, маг в белой мантии, старинный дамский меч. Мама и в мире людей находила причины для страданий, как ни зайдёшь ночью на кухне - стоит у окна и смотрит вдаль. На её плечи волнами опускаются длинные русые волосы, тонкие пальцы сжимают край подоконника, а за окном звёздами горят огни Нью-Питера.
Спросить у неё? Должна же она рассказать, в конце концов. А если скажет: "Маша, ты упала? Я похожа на женщину, которая сбежит от императора, чтобы существовать в трёхкомнатной квартире с мужем-строителем и его великовозрастной дочерью?". Мама слишком здравомыслящий человек, чтобы так поступать. Демон сломит ногу во всех этих премудростях любви.
Маша была не похожа на мать, совсем не похожа. Ей даже в детстве все говорили, мол, пошла в отца. Как выяснилось, на Зорга она тоже особо не походила. Маша потянула вниз зеркало заднего вида и убедилась: совсем непохожа. Пробка на мосте Миров постепенно рассасывалась.
На соседнем сидение недовольно сопела Яна. Ей был непривычен после солнечной заграницы заснеженный Нью-Питер, портила настроение дурацкая пробка и ещё она страшно нервничала перед встречей с родителями. Взяла с чего-то, что может им не понравятся, и тогда они отправят её обратно.
