- Говорят, что Руана наносила себе порезы, чтобы стать сильнее через боль. Какой-то ритуал, я не знаю точно. Кажется, на щёку и на одну руку - от плеча до локтя. На некоторых изображений у неё на щеке виден шрам.
- Да нет, вроде бы, - пожала плечами Маша, пытаясь поточнее вспомнить фотографию в учебнике истории.
- Не правой щеке, а на гравюре она изображена в профиль слева, - она коснулась пальцами перилл ведущей вниз лестницы, стряхнула с них снег.
- Но у меня-то нет шрамов, - Маша протянула ей руку и увела от лестницы в самый центр парка, где грустно выглядывал из-под снега всеми покинутый фонтан. Статуя божьей коровки в его центре превратилась в высокий холм с торчащими из него усиками. На краю этого фонтана Маша часто сидела в детстве, когда летними вечерами не хотелось возвращаться домой.
- Целители очень постарались, но и при этом такая волна поднялась... поползли слухи. Как же они боятся, что Руана вернётся мстить, словно каждый из них лично убивал её. Этот страх засел у них даже не в душе, в животных инстинктах.
- Ну и напрасно, - хмыкнула Маша, уходя на шаг вперёд и разворачиваясь. Так ей нравилось - пятиться по длинной аллее, путаясь в снегу, которого намело по щиколотку. - У меня очень мало сил. Не приходит, не накатывает. По легенде я должна размазывать обидчиков по стене одной силой мысли? Какая тут Руана!
Маша развернулась, пнула снежное покрывало на дорожке. Пушистые хлопья подлетели в воздух.
- Я всё равно уйду в мир магов, - негромко, как будто извиняясь, призналась она.
- Тебе станет легче там, - услышала она у себя над ухом спокойный голос, и лёгкие руки опустились ей на плечи. - А мне - нет. Людям не место в мире магов.
С голых веток клёна спорхнул неизвестно как задержавшийся там сухой лист и прошуршал по аллее, гонимый ветром.
- Тебе никогда не хотелось вернуться? - вздохнула Маша, глядя в одну точку, в ту, где секунду назад был лист.
- Это давно стало не надеждой, не мечтой, а просто сказкой. Сказки не сбываются, Маша. Ты... заглянешь ко мне, когда соберёшься уходить навсегда?
Маша кивнула. Когда она решилась обернуться, мама уже шла прочь по аллее, и на её непокрытых волосах фатой лежали снежинки.
Если хочешь убивать - иди и убивай.
Сабрина
Деревянное тельце треснуло в его руках, и красный бархат вспучился между пальцами, как будто из разорванных сосудов хлынула кровь. Шарик кукольной головы покатился по полу и остановился, ударившись о ножку стола.
- Проклятый амулет, - прошипел Орден, швыряя на обеденный стол искалеченное кукольное туловище. - Делать из меня идиота вздумали. Подсунули ей артефакт, скрывающий магию. Говори, человеческая женщина, где твоя дочь!
Вера стояла, прислонившись к подоконнику, и руки её были сложены на груди, и оказывалось, что он очень хорошо помнил эти руки, помнил даже родинку на левом плече, хотя сейчас она была скрыта непрозрачной белой блузкой.
- Я не знаю, где она, - спокойно откликнулась Вера и дёрнула плечом. Тем самым, на котором была родинка - он помнил.
- Не лги мне. Лучше скажи добровольно, потому что если я сам залезу в твою память, будет хуже. Тебе хуже.
- Лезь. Я не знаю, где она, - она тяжело вздохнула, и это значило: вот как ты мне надоел. Смотри и давись бессильной злостью.
- Это мы сейчас посмотрим.
Она подняла на него глаза, ничуть не потускневшие со дня их последней встречи, и улыбнулась.
- Я не боюсь тебя, Орден. Я тебя слишком хорошо знаю, чтобы бояться.
Он не двинулся с места, не положил ладонь ей на лоб, не запрокинул ей голову. Как и много лет назад, его остановил один только взгляд Веры. Самого сильного мага обоих миров связал по рукам и ногам один взгляд человеческой женщины, как и тогда, заставляя биться между отчаяньем потери и ненавистью к судьбе. Он думал, всё это давно пережито и умерло внутри. Оказалось, нет.
- Я всего лишилась, - произнесла она негромко. - Поэтому мне нечего больше терять.
- Ты должна знать, где твоя дочь, - угрожающе проговорил он. Пусть видит, что ничего не осталось, что она не сможет с такой же лёгкостью им вертеть, как делала это раньше, пусть!
- Она твоя тоже, - Вера его не боялась. Она смеялась ему прямо в глаза.
- Она дочь Зорга!
- Нет.
- Ты не можешь знать этого наверняка, - Орден чувствовал, как вырывается ситуация из-под его контроля, как угрожающий тон становится жалким. Он как будто оправдывался перед ней, ещё немного - и упал бы на колени, умоляя о прощении.
- Я - могу, - тихо и веско повторила женщина. - А ты? Ты сможешь убить своего ребёнка?
- Ты лжёшь, - его голос дрогнул, и Вера не могла этого не заметить. Она стояла теперь вполоборота к нему и прижималась лбом к раме окна. - Ты говоришь это, чтобы сбить меня с толку!
Вера обернулась к нему, и на мгновение в её глазах мелькнула та нежность, которую он безнадёжно мечтал добиться много лет назад.
- Но ты ведь всегда хотел, чтобы она была твоей дочерью, верно?
И её тонкое запястье в волне белого шёлка, и русая прядь, выбившаяся из причёски, и излом губ - всё это говорило только об одном. Да, он хотел, но никогда не верил в то, что это возможно.
- Если бы это действительно было так, ты сказала бы мне об этом раньше, - ну вот и всё, сил больше нет. Она смотрит на него, как на больного, с жалостью, и видит, как по его виску медленно течёт капелька пота.
- Зачем? - жёстко произнесла Вера. - Мы и так всё разрушили. Пусть хоть Орлана думает, что её отец - не подонок, который увёл жену у собственного брата.
- Которая сама его бросила!
- Которая пыталась спасти свою дочь! - И её глухой голос, похожий на предупреждающий рык львицы, заставил Ордена замолчать.
Шумела в трубах вода, за стеной смотрели телевизор соседи. На карниз села антрацитовая ворона и в беззвучном вопле открыла клюв. Смородины глаз презрительно смотрели на сильнейшего мага обоих миров.
- Это не я потеряла всё. Это ты потерял всё, Орден, - сузив глаза, проговорила Вера.
Глава 28. Звёзды на запястьях
Призраки его не впечатлили, совершенно. Он стоял перед Машей, чуть склонив голову к плечу, и внимательно рассматривал её, всю: с ног до головы. Она чувствовала, как скользит взгляд незнакомых глаз снизу вверх, по узким чёрным брюкам, по чёрной свободной рубашке. Взгляд чуть замер на брошке в виде листика, которой был сколот ворот рубашки, и поднялся выше, к губам, вишнёвая помада на которых совсем стёрлась. Маша автоматически облизнула губы, ей почудился вкус крови.
