— Весна возвращается, — шалые глаза совсем близко, на губах тает поцелуй, легкий, как ветер и звенят, звенят колокольчики, — запомни, все возвращается, ты вернешься и к тебе вернутся. Не бойся… У тебя крылья, у твоих двоих крылья… Не ломай их, не жалей дым… Не дыши дымом! Зачем горько, когда сладко? Не пускай дым назад. Дым не возвращается. Возвращается не дым…
— Уходи! Прошу, уходи… Оставь нас в покое, всех оставь, слышишь!
— Оставлю, — танцуют тени в углах, танцует пламя свечей, танцует дождь за окнами и серый робкий рассвет, — ты не хочешь танцевать, зачем мне ты? Двое бегут за дымом, зачем мне дым? Скоро весна… Новая весна, новый танец… Я тебя вспомню… И двоих вспомню… Может быть…
3
Барболка проснулась с ожерельем в руке. Тем самым, из сна. Сакацкая господарка кое-как оделась и выглянула в окно. Дождливую ночь сменил дождливый день. Сугробы посинели и набухли, на крышах, стенах, ветвях деревьев снег исчез, не замерзающая речка под мостом вспухла и побурела. Аполку так и не нашли, иначе б ей сказали. Ждать Пала с Миклошем раньше вчера не имело смысла, они не вернутся, пока не истает последняя надежда или пока не отыщут молодую господарку. Барболка не понимала, что нашло на подругу, разве что в рассудке помутилась, но с чего бы? Может, встретилась с крылатой плясуньей, но та не казалась страшной.
Сакацкая господарка не злилась на чернявую ведьмочку за ее шутки, ведь та спасла ее, привела в Сакаци да и с мармалюкой, видать, помогла, только зря она перекидывалась Палом, который видел, шутил, смеялся... Хорошо, муж никогда не узнает о том, с кем спутала его жена, о ком плакала, проснувшись в свадебной постели. Барболка убрала нежданный жемчуг в шкатулку, придет весна, отнесет ожерелье к шатровой ели и кинет в ручей, пусть там лежит, а у сакацкой господарки и без того уйма дел. Женщина наскоро обкрутила вокруг головы косы и побежала к маленькому Лукачу. Своего нет, хоть чужого потетешкаешь. Мальчик спокойно спал, знать не зная о том, что остался без матери. Может, с Аполкой все в порядке, и ее везут домой? Барболка перекинулась парой слов с кормилицей, заглянула на поварню. Седая, как лунь Моника пугала товарок мармалюкой, уцелевшая внучка держалась за бабкину юбку, в печи горел огонь.
Господарка ухватила горячую горбушку. Густо посыпала солью с перцем и плюхнулась в кресло, слушай женскую болтовню. Отсюда все виделось по-другому, казалось глупым сном. Барболка блаженно жевала горбушку, когда вбежавший конюшонок заорал, что едут.
— Нашли, — провозгласила Моника, подняв палец, — гици б так быстро не вернулся.
— А то ж, — откликнулась Анелька, — господарь он такой, его со следу не собьешь.
Барболка бросилась к воротам и поспела вовремя. Всадники въезжали в ворота. Рыжий Пала и вороной Миклоша мерно шагали голова в голову, меж ними провисала ловчая сеть, в котором лежало что-то длинное, закутанное в плащ. Сзади, по трое вряд ехали витязи. Громко и отчаянно взвыла собака, ей ответило десятка два других.
— Не жилица, — простонала Моника. Остальные промолчали. Пал спрыгнул с коня, не знаешь, что слепой, нипочем не скажешь. Барболка не хотела трогать мужа, но ноги сами сорвались с места. Женщина повисла на шее своего господаря, откуда-то взявшиеся слезы выплеснулись наружу, потекли по щекам.
— Что ты, — пробормотал Пал и повторил, — что ты…
— Ты вернулся, — и плевать, что их видят все, — вернулся!
— Конечно, — муж прижал ее к себе, — беды-то… Мы и Аполку нашли, побитую, но живую. Повезло ей, еще два шага и все!
Аполка и в самом деле повезло, но Барболку отчего-то это не обрадовало. Вцепившись в мужа, женщина смотрела, как бледный, притихший Миклош нес на руках замотанную с головой Аполку. Собачий вой стал нестерпимым. Псари силком затаскивали ошалевшую свору в замок, в небе толкались серые облака.
— Дым не возвращается, — прошептала Барболка, — возвращается не дым…
1
Бывает, человек то ли уснул, то ли в обмороке, сердце бьется, грудь дышит, а не добудишься. Так и Аполка. Жила, как во сне, а теперь и вовсе уснула и не просыпается.
Оставалась одна надежда — на столичных лекарей, но до Алати еще нужно было добраться. Миклош почти не сомневался, что толку от них не будет, теперь в Крионе скажут, что сын алатского господаря уморил агарийскую жену. Ничего хорошего в этом не было, да и Аполку было жаль. Виноватым Миклош себя не чувствовал, другой на его месте от опущенных глаз да вышивок давным-давно бы десяток подружек завел, а он терпел, оттого, видать, и снилась ему Барболка. Жаль, больше не снится, как отрезало.
Смотреть на живую Барболку было мучительно, но проститься с ней Миклош не мог. Вот и тянул с отъездом, пока не придумал, как цаплю с кречетом помирить, а заодно и отца успокоить. Надо оставить Лукача на попечение Пала и Барболки. Королю в горы не дотянутся, а спящую Аполку дядюшка Иоганн пускай забирает да лечит, если захочет. Миклош совсем, было, собрался идти к сакацкому господарю, и тут вбежал слуга. Господарка очнулась и зовет мужа. Миклош бросился в спальню.
В полумраке лицо жены казалось слепленным из снега, только глаза зеленели болотной травой. Агарийка еще никогда не была более красивой и менее желанной. Наоборот, Миклошу мучительно захотелось оказаться подальше от утонувшей в лисьих одеялах ослепительной красавицы.
— Увези меня отсюда, — Аполка рванулась навстречу мужу, огромные глаза заволоклись слезами, — я умру здесь! Меня убьют!
— Глупая, — Миклош мужественно поцеловал белую щеку, — кто тебя убьет? Пал и Барболка?
— Пал и Барболка нет, — затрясла головой Аполка, — я их люблю, они меня любят. Другие. Придут и убьют. Меня, тебя, Лукача, Миклоша…
Заговаривается, хотя чего тут удивляться. В здравом рассудке по ночам в горы не убегают.
— Зачем тебе два Миклоша? — нужно погладить ее по волосам, но как же не хочется!
— У нас будет сын — прошептала агарийка, — Миклош. Его Моника отдаст мармалюке…
— Горюшко ты мое! — простонал Мекчеи. От сердца отлегло, от беременных какой только дури не дождешься, — давно знаешь?
— Нет, — Аполка вскочила в постели, глаза ее блестели, — Миклош, я тут чужая! Моего сына зарежут, чтоб своих не трогали.
— Ты роди сперва, — пошутил Миклош, — может, вообще девочка будет.
— Сын, — упрямо сжала губы жена, — он будет великим господарем. Если его не убьют… Моника меня ненавидит…
Моника? Миклош с трудом понял, о ком речь. Кажется, о стряпухе, у которой давешняя мармалюка утащила двоих внучек. Дернуло ж его рассказать об этом Аполке. Наследник господаря вздохнул и погладил жену по голове. Это стало последней каплей, Аполка вцепилась в рубашку мужа и разрыдалась.
