— К Суб-Арефу?! При чем тут Суб-Ареф? Не хочешь же ты сказать, что это он мне все подстроил?!
— О, нет! Полагаю, что Суб-Ареф был бы немало удивлен, если б узнал, что твои интересы могут хоть как-то пересекаться с его интригами.
— И здесь интриги Суб-Арефа?! Как же так?
— Гор и Изида, Суб-Ареф еще в школе плел интриги, как пальмовую циновочку! Словно сейчас помню, как для того, чтобы вывести на чистую воду, что про мышь, которую принес в класс Яхмес, учителю донес Хени, он оговорил себя сам в порче прописного папируса, который на самом деле… Впрочем, неважно. Итак, твоего фараона вообще никто не травил, а уж если бы кто и стал это делать, то во всяком случае не жрецы Тота.
— Почему не жрецы Тота?
— А им это решительно ни к чему. Дела слуг Ибисоголового на самом деле сроду не обстояли так плохо, как это представляется такому далекому от закулисных дел наблюдателю, как твой отец… А последнее время они и вовсе пошли в гору. Именно поэтому, когда дело дошло до ирригационных подрядов, Суб-Ареф…
— До чего?
— До ирригационных подрядов. Как ты не понимаешь, писцы находятся в тесном экономическом взаимодействии со жрецами Тота… Одно ведомство! Сильные жрецы невыгодны писцам. То есть, разумеется, старшим писцам, мелочь как раз заинтересована…
— Но ведь об отравлении говорил не только Суб-Ареф! А люди на базаре, а служанки!..
— Те, кто кричал на базаре первыми, делали это не бесплатно. Вот вторые и третьи — те уже трудились на Суб-Арефа даром.
— Миура… И ты это знала?!
— Что же я, не знаю Суб-Арефа? Еще когда он только начал выделывать свои штуки за обедом, я поняла, куда все клонится.
— Ты все знала и ничего не сказала мне?! — Неферт рассвирепела. — Я плакала, я не спала по ночам, я так мучалась, что он умирает, что я не могу его спасти!!
— Если ты припоминаешь, я еще нарочно тебя запутывала.
— Зачем?
— Чтобы научить тебя творить. Ты видела, как работают служанки-ткачихи?
— Д-да…
— Так же работала эти недели ты. Челнок твоей мысли сновал по невидимой раме, и нити сплетались, создавая то, чего не было прежде.
— Я не понимаю.
— Чего же тут не понять? Его не было — божественного львенка, слушающего, как через сердце проходит ток смерти: могучего и беспомощного, бледного и прекрасного мальчика, готового до последнего вздоха сжимать знак власти… Он есть — его сотворила ты.
— Но если он есть — где он, Миура?
— Не знаю. Но рано или поздно это узнаешь ты. Удел творящих — встречать произведения своего духа. Как правило, врасплох. И можешь мне поверить — эта встреча будет для тебя не простым испытанием.
— Но… когда же я его встречу?
— Лет через тысячу, но я могу и ошибиться на несколько столетий в ту или иную сторону. Я ведь тоже не оракул.
— Так долго?
— Долго — если станешь ждать. Так что лучше забыть пока об этой истории.
«Единственная девочка в Та-Кемете»…
Неферт медленно шла по саду, казавшемуся таким милым и диким по сравнению с роскошью дворцовых садов, к которым она успела привыкнуть за те несколько раз, что была в гостях у фараона Джафененры…
Да, Йохи, он же — Царь Царей и сын Амона Джафененра, очень славный мальчик, совершенно не виноватый в том, что оказался не тем…
И маленькая царевна Иффи, так горячо полюбившая Неферт с первой встречи…
«С улыбкой вкуси их яств, что будут более горьки для тебя, чем дикий мед…»
Из какой это книги?
Единственная девочка… Как ликовала ее гордость над этими словами! А ведь единственная — это значит еще и одинокая…
Ей никогда не веселиться с другими детьми по-настоящему, только притворяться веселой! Нет, она все равно принимает свою судьбу… Тысячу раз принимает!
Но как все же жаль, что Инери…
Но зачем она опять вспоминает Инери?
И зачем ей сейчас гулять именно там, где их сад граничит с садом казначея?
— Неферт!
Неферт в испуге отступила назад: перед ней стоял Инери, так неожиданно спрыгнувший со стены.
Неферт заметила, что Инери вытянулся и стал чуть шире в плечах. Кроме того, в нем изменилось еще что-то… Что? Но зато так не изменились светлые пепельные локоны, один из которых он таким знакомым плавным жестом правой руки (левая рука его была почему-то сжата в кулак) отбросил с плеча за спину. Не изменились и полураскрытые от волнения багряные губы… Инери не спешил заговорить. Он стоял всего в шаге от Неферт. Всего в одном шаге.
Это был шаг от Миуры. Это был шаг к людям.
«Он не выдержал испытания. Он останется человеком — теперь ему неоткуда взять силы победить этот страх…»
Шаг от Миуры, шаг от себя самой…
Лицо Инери стало расплываться, словно погруженное в воду — Неферт боялась шевельнуть ресницами, чтобы слезы не хлынули по щекам.
— Я только хотел отдать тебе одну вещь.
— …Какую вещь?
Инери молча разжал кулак. Не может быть!! Освобожденные слезы запрыгали по лицу Неферт: видимый так четко, знакомый до каждой слабой трещинки, на раскрытой ладони Инери лежал камешек красной яшмы.
— Инери… Ты там был?
— Ты оставила его на круглом столбике, похожем на алтарь.
— Ты там был… Но ведь это невозможно… Ведь это невозможно, ты не мог, просто не мог этого сделать… Я знаю, что не мог! — в смятении прокричала Неферт.
— Не мог, — Инери упрямо нагнул голову. — Я думал об этой дыре. Я ни за что бы не полез туда, ни за что!
— Но ты там был?..
— Да. Понимаешь… Не сразу… Через некоторое время после того, как мы расстались… Мне очень сложно это объяснить… Ведь я видел тебя в саду, я видел тебя в носилках на улице. И несмотря на это мне стало казаться… день ото дня все сильней… Что я бросил тебя одну там, в этих пустых переходах… Понимаешь, я тебя видел каждый день! Ты кормила рыбок — с тобой было все в порядке! И все-таки я все время думал, что оставил тебя там, что ты сейчас там, одна…
Я знал, что для меня ты всегда будешь там — пока я не приду за тобой. И не мог, чтобы ты была без меня там, где так жутко…
— И поэтому ты смог…
— Да. Я смог туда шагнуть потому, что шел за тобой. Только поэтому. И когда я спустился, что-то изменилось. Я стал холодным, как те камни, и сердце в груди сделалось из этого камня… И я шел спокойно. Я сам стал жутью и холодом, мраком и пустотой. Я вдруг стал свободным, очень свободным. Я видел твой камень — он лежал, как ты его оставила. Я сразу его узнал. Я обрадовался, словно встретил тебя. И я понял, что мысль о том, что ты плачешь одна в пустых переходах, никогда больше не станет меня мучить… Пусть я не буду с тобой — теперь я все равно навсегда останусь очень счастливым. Возьми свой камень.
