На всякий случай я не стал его разочаровывать. Мне не хотелось, чтобы когти нечисти вцепились и в меня, как в того крестьянина. Я слышал страшные крики, но не понимал, что такого с ним делали эти красивые создания, что нужно было так сопротивляться и кричать.
У меня помутилась голова. До дома я дошел почти ползком и мог бы заснуть на пороге. Мне все равно, что меня разбудят ногами и что это будут человеческие ноги, а не высших существ. Почему-то это было для меня важно. То, что в поместье живут просто люди. Это главное. Люди! Несовершенные люди, общества которых я больше не хотел, но оно меня спасало. Потому что при воспоминании о красивых соблазнительных неземных существах мне вдруг начало становится по-настоящему страшно.
ДЬЯВОЛЬСКИЙ ДВОЙНИК
С утра я был в стельку пьяным. Так решили слуги, которые нашли меня валявшимся на пороге. Правда, выяснить, в каком трактире я выпивал всю ночь, никому не удалось. Зато отец орал так, будто это его, а не меня будили ушатом холодной воды и пинками сапог. Он твердил, что я порчу его репутацию тем, что шатаюсь все ночь бог весть с кем и бог весть где. Благо ему можно было кричать, сколько он захочет. А вот я едва посмел заикнуться о том, что он сам уже достаточно испортил свою репутацию заговором против короля, как тут же получил звонкую пощечину. У нас бы дошло до драки, не вмешайся Поль. Бедняга всегда был слабеньким и малодушным, но на этот раз решил принять отцовский гнев и удары его трости на себя. Мне было его жаль.
Но еще больше мне было жаль себя. Признаться не слишком приятно, когда с утра тебя будят ударами чьих-то ног. Слуги обнаружили меня, когда открывали дверь черного хода, до главного я добрести ночью так и не смог. Но и там вряд ли все обошлось бы меньшей кровью. Открывавшаяся дверь больно задела меня по голове, и теперь на моем виске красовалась глубокая ссадина. Вначале она сильно кровоточила. Я даже полагал, что умру, потому что какое-то время кровь не удавалось остановить ничем. Напрасно было прижимать к ране влажный платок или звать лекаря. Я думал, что обречен, но это оказалось не так. Стоило подумать о чем-то приятном, например о Фамьетте, как рана тотчас зажила, будто кто-то прижег ее раскаленным клинком. Казалось, это она сама прикоснулась ко мне, и крошечный шрам покрылся жженой коростой.
Я прикрыл его прядью волос и решил, что мне еще повезло. Ведь слуги, которым никак не удавалось открыть с утра дверь, потому что пьяный сын хозяина развалился на пороге, могли случайно выбить мне глаз или сломать нос. Они так усердно расталкивали меня, когда обнаружили, будто я был ковром, из которого выбивают пыль, а не человеком. Хорошо еще, что удар в висок не оказался смертельным. Я как-то слышал, что если хочешь убить соперника в рукопашной, то надо бить ему по виску. Я ведь мог и умереть. От этой мысли на душе стало черно. Хоть моя жизнь и была пустой и бесполезной, но я не хотел с ней расставаться. Ни в коем случае не хотел.
Мне хотелось жить и наслаждаться пением соловья в терновнике. Солнцем в небе. Травой на нескошенном лугу. Плясками на деревенских праздниках. Бутылкой крепкого вина. Жареным цыпленком на столе. Чистым воздухом у ручья. Самим ощущением жизни.
Я хотел быть живым и хоть немного счастливым. Я хотел быть простым человеком. Самым обычным. Как все люди.
Как люди, которые, по словам Фамьетты, бесправно живут на земле, которая им не принадлежит. И оскорбляют своим присутствием ее земли. Ее, а не мои. В голове тут же всплыла дикая пляска ночью. Пляска в кругу нечисти, нарочно вытаптывающий поля моего отца.
- Говорят, что люди, которые провели ночь в обществе фей, наутро будут охвачены такой черной тоской по минуте волшебства, мелькнувшей в их скудной человеческой жизни, что наутро непременно сами влезут в петлю, - мысль оформилась в моей голове так четко, будто это одна из ночных знакомых снова зашептала мне на ухо свои аморальные речи. Я даже обернулся через плечо, чтобы проверить, что за моей спиной точно никто не стоит.
Мне хотелось выпить чего-то крепкого. Хотя слуги, которые были уверены в том, что я и без того слишком сильно пьян, наверняка, получили приказ от отца весь день отказывать мне в выпивке. Но все равно стоит отыскать виночерпия и сказать ему, что я должен опохмелиться. Пусть уж лучше думает так. Я прикинул, удастся ли мне самому выпросить у ключницы запасной ключ от погреба или лучше послать за этим Поля. Ему в доме всегда доверяли больше, чем мне, хотя это было нечестно. Он ведь еще больший вертопрах и гуляка, чем я, но дома умеет притворяться приличным. Так что лучше отправить за вином его. Только вот при мысли о погребе мне почему-то стало дурно. Я вспомнил противного гнома и тут же передумал туда идти. А тем более посылать туда брата, который и не предполагает о том, что на наши излюбленные ячейки с бутылками уже может быть наложено какое-то заклятие.
Поль так наивен. Раскрепощен, испорчен и наивен. Не стоит подставлять его. Он ведь сегодня хотел защитить меня, хотя наверняка уже и пожалел об этом. Разгневанный отец тут же начал кричать, что мы оба бездельники, молодые лодыри и подлецы, недостойные его снисхождения и тем более права наследовать его земли. Это еще было обосновано тем, что в моих карманах за ночь не осталось ни одной монеты. Отец решил, что я все пропил. Что его совсем не порадовало.
Я не стал валить вину на фей, чтобы не усугублять дело. Хоть все и знали о том, что я пошел ночью в поле ловить сверхъестественных существ, но никто бы не поверил мне, если бы я стал утверждать, что встретил таковых. И тем более в то, что таковые меня обокрали. Даже Полю стало бы смешно, заяви я такое. Отец и так был недоволен тем, что за ночь я не совершил ничего достойного, даже не заехал к деревенскому священнику, чтобы отвести его на якобы испорченные нечистью места. Ему было бы приятнее, если бы я всю ночь прошатался там с попом, махающим над полем кадилом или бубнящим псалмы. Так выглядело бы пристойнее. Репутация феодала возросла бы в глазах подчиненных от этого поистине благотворительного акта. Его сын приобрел бы авторитет храбреца не побеждая нечисть, а лишь делая вид, что он охраняет своей шпагой читающего молитвы пастыря. Естественно лишь до того момента, пока шпагу не пришлось бы пустить в ход. Отец был против крайних мер, раз в тех нет необходимости. Его заговор против короны не в счет. Власть и деньги это единственное, за что он готов был сражаться любыми способами. В других же случаях было куда лучше и безопаснее изобразить из себя театрального героя. Так считал отец. Я же оказался дураком. Я пошел драться с нечистью там, где удобнее было просто сделать вид. Тогда бы меня уже славили в деревне во благо отцу. Кому не хочется иметь сына-героя. Священник тут же разнес бы слухи обо мне, позови я его с собой. В мой адрес посыпались бы похвалы. Незаслуженные, но лестные.
