— Эй! — кричал он, — Эй, ты, тварь! Просыпайся, утро уже.
Ближе к полудню появилась первая птица. Похожая на чайку с огромным кривым клювом и размахом крыльев в полтора метра, она приземлилась на тушу и принялась её клевать.
— Не стесняйся, подруга, — одобрительно крикнул он ей, — Сегодня я угощаю.
Он уселся на палубу и принялся наблюдать за банкетом. По всей видимости, спасательный плот пришелся твари не по зубам — моллюск совершенно точно был мертв. Андрей не знал точно, захлебнулся ли монстр или, быть может, он прокусил баллон и наглотался газа. А может быть всему виной был сигнальный факел — не зря же кальмар так реагировал на свет. Но сейчас его это мало интересовало. Все, чего он хотел, это выбраться наконец с проклятых скал.
Ночь они провели на грузовой палубе, не хотелось тратиться на отдельную каюту. Толстяк — Бэрт развалился на сундуках и громко храпел. В тесном трюме, переполненном людьми, стояла духота — пахло тухлой рыбой, потом, испражнениями и бог знает чем ещё. Масляные светильники еле разгоняли полутьму. Скрипели бимсы, сильная качка не утихала с самого утра.
Энрик Сильфпар, лишь недавно погрузился в забытье и сейчас поминутно вскрикивал во сне. Они сменили ему повязки на перебитых ногах и вновь примотали шины.
Старик пострадал в нападении сильнее остальных, к тому же старость не позволяла ему переносить раны так же безропотно, как более молодым и привыкшим к таким переделкам наёмникам. Его собственные эликсиры отлично справлялись с болью, но отогнать ночные кошмары не могли — старик принял нападение слишком близко к сердцу и в похищении леди Маргарит винил себя одного.
Руфиано смочил полотенце в ведёрке, отжал и наложил алхимику новый компресс. Раз в три часа он вливал ему в рот микстуру, сделанную лично маэстро. Жар почти отступил, и эр Марко заверял, что к завтрашнему дню старик Энрик уже придёт в себя.
Молодой человек проверил, надежно ли маэстро Сильфпара в импровизированном ложе держат ремни и направился к лестнице на вторую палубу.
Седобородый прогуливался по забитой каменными блоками грузовой платформе. Качка совсем не донимала его.
Юноша приблизился и, чтобы не стоять в проходе, вскарабкался на стопку обтёсанных каменных плит.
— Как твоя рана? — спросил Марко
— Бэрт помог сменить повязку, — кивнул он.
— А с головными болями?
— Тут всё сложнее, — Руфиано задумчиво почесал небритый подбородок, — Маэстро говорит, что ничем не сможет помочь. Да он и не в том состоянии сейчас. Дал мне адрес одного своего старинного друга, говорит, что тот в таких вопросах разбирается.
Седобородый задумался на мгновение.
— Хочешь покинуть нас? — спросил он
— И чем скорее, тем лучше, — кивнул юноша, — Я, в общем‑то, об этом и хотел поговорить.
Он спрыгнул с глыбы и протянул Марко увесистый кошелёк.
— Здесь вся моя доля, — сказал он, — За минусом расходов на врача. Распоряжайся ей по своему усмотрению
— Значит, решил окончательно?
— Я вернусь, — коротко ответил Руфиано.
Он должен был решить проблему со своими приступами. За последние два дня они стали просто невыносимы. Резкая головная боль пронзала его буквально каждый час, этой ночью он постоянно просыпался. Чувствовал присутствие другого разума. Нет — никто не руководил им, но нечто — или некто — непрестанно следило за каждым его шагом. Едва же он забывался сном, его начинало преследовать одно и то же видение — разбившаяся о рифы лодка и человек, стоящий посреди неспокойного моря и смотрящий ему в глаза. Он пел себе под нос на каком‑то странном языке.
«Не знаю, мой мальчик, что происходит с тобой» — сказал ему маэстро в тот день, впервые придя в себя, — «Это не наши враги, уверяю. Но алхимия не в силах определить источник и, уж тем более, избавить тебя от мучений. Отправляйся на Айдо. Это маленький островок чуть южнее Аликского архипелага. Отыщи там господина Рибальда. Он сведущ в подобных делах — скажи, что я послал тебя. Старик мой давнишний друг и точно поможет с твоей бедой»
Остаток ночи Руфиано провёл в полудрёме на нижней палубе.
Через пару часов качка поутихла и корабль без происшествий причалил в порту Нароссо.
После духоты трюма свежий морской воздух пьянил, как хорошее вино. Через открывшийся люк беспокойная толпа хлынула наружу. Руфиано первым влился в поток, за ним следовали двое его друзей с носилками, на которых покоился старый алхимик.
На причале, залитом утренним светом, царила привычная для этого времени толкотня. Пассажиры с корзинами, сундуками и вязанками спешили покинуть паром, спускаязь по узкому трапу, перекинутому над высоким причалом.
Прямо перед Руфиано по трапу шёл пожилой крестьянин — ктар с обрубленным хвостом, ведя на верёвке огромного мохнатого вола, с которым он путешествовал. На полпути вниз животина замерла и, видно испугавшись чего‑то, прянула назад, едва не затоптав следовавших за ней. Поднялись крики и вол, окончательно потеряв самообладание, оступился и шагнул одной ногой в пустоту. Поручни заскрипели, но не дали животному рухнуть в воду. Рогатый здорово перепугался и теперь отказывался сделать шаг. Очередь застыла, старик ругался и что было сил пытался вытянуть вола. Другие пассажиры пришли на помощь и стали толкать тяжеленную мохнатую тушу с другой стороны.
Руфиано, не принимавший участия в веселье, облокотился на перила. Оживление внизу у причалов действительно было необычным. По обе стороны от их баржи корабли принимали пассажиров. Рыбацкие лохани и пузатые торговые галлеи впускали в себя вереницы людей. Целая толпа собралась и внизу, у самого их трапа, нетерпеливо дожидаясь, когда транспорт будет готов принять новую порцию пассажиров. Впрочем, Нароссо был крупным торговым центром, корабли с ценными грузами регулярно прибывали и убывали отсюда во все концы Полуденного Залива, раскинувшегося полумесяцем на тысячи миль пустынного мёртвого берега. Сама Авентурия была мало заселена, но острова залива цвели жизнью.
Наконец, не без посторонней помощи, старику удалось сдвинуть вола с места. Без особых проблем они спустились к набережной. Здесь Марко быстро отыскал и нанял трёх носильщиков из местных. Передав им в попечение спящего Энрика Сильфпара, друзья вереницей двинулись к огромному выкрашенному зелёной краской пакгаузу, за которым уж виднелись ворота в город.
Прямо на выходе из порта они наткнулись на огромную толпу слушателей и праздных зевак, большей частью моряков и нищих, обступивших груду ящиков, на вершине которой стоял тощий чернобородый старик в грязном тряпье. К шее его на бечёвке был подвязан большой необработанный сапфир в металлической оправе.
