- А... моя сестра, ваше величество? - Барген покрылся холодным потом, опасаясь, что король возьмёт свои слова обратно, или тут же и прикажет снести голову за дерзость. Но ведь и она немало сделала для короны, когда была приставлена к мастеру Михалису. Да, за хорошо сделанную работу рабам не полагается ничего, и то, что король даст им хоть что-то, уже милость. Но, быть может?..
А о несбыточном не стоит и мечтать. Правы жрецы - никому не дано изменить написанную ещё до рождения судьбу. Но король, похоже, был в хорошем настроении. Он не приказал спустить с дерзкого невольника, двуногой собственности, шкуру, а лишь лукаво подмигнул молодому мастеру.
- Твоя сестра тоже имеет перед нами заслуги, - милостиво согласился король. - И, возможно, когда-нибудь в будущем... Ведь, в конце концов, сколенские Императоры утратили милость Богов, а мы обрели. Стало быть, и священная Империя как бы переместилась сюда. Что имели право делать Императоры, то доступно и мне, Харваниду и правителю Алкского королевства. А Императоры могли проводить обряд, перерождающий раба - в свободного.
От его слов у Баргена засосало под ложечкой. На миг показалось, что он - летит, и не на том воздушном шаре, который хотел надуть мастер Михалис, а сам по себе, или на крыльях. Возникло пьянящее ощущение - одновременно и страх, да что там страх, самый настоящий ужас перед неведомым, и неистовый восторг оттого, что невозможное, оказывается, возможно. Он осмелился поднять на короля глаза - и увидел неожиданно добрую, понимающую и сочувственную улыбку. Проклятье, да ведь повелитель читает его, как открытую книгу! И, что важнее, готов пойти навстречу - когда это станет возможно.
Служить такому человеку - огромная честь. И отдать за него жизнь, если потребуется. И сделать всё, чтобы его правление стало чередой непрерывных побед и достижений - тоже. "Я не подведу тебя! - поклялся про себя Барген. - Сделаю всё, что в моих силах, и даже сверх того. А будет нужно - и умру за тебя!" Конечно, обещать - не значит сделать. Да и как оно всё сложится в будущем - известно одним Богам. Но если король обещает такое - это неспроста.
- Приказываю вести судно в военную гавань, - подвёл итог король. - Ты не останешься без награды. Да, и всех свободных в команде наградить.
- Слушаюсь, ваше величество, - в унисон произнесли Веммер и Барген.
- Слушайся, - усмехнулся Амори. - И приноси пользу Харванидам. Тогда не будешь бедствовать и в этой жизни, и в будущих. В гавань! А потом ты, надеюсь, не откажешься принять своего короля в гости.
- Почту за честь, ваше величество! - воскликнул Барген, совершенно не кривя душой. - Это так неожиданно! А у нас ничего, достойного вашего величества...
- Ничего. Я переживу, если не будет яств, а спать мне доводилось и на земле.
Домой юный сколенец летел как на крыльях. Как сообщить-то сестре такую новость?! И про победу надо рассказать, ведь Амори, что ни говори, и их с сестрой король, а его дело - их дело. Жаль, не видит их мастер Михалис! Ведь сегодняшний триумф - и его по праву. Да, только он предал короля - и погиб. А вот оставшийся верным Барген... Парень усмехнулся. Никто не захочет знаться со сколенцем, да ещё рабом, и его сестрой - но не с новым преуспевающим оружейником, которого сам король изволил похвалить за усердие и наградить. А уж если Амори сдержит обещание и освободит их с сестрой... Глядишь, со временем и забудут про сколенские корни их с Бартейлой рода.
Сестре придётся труднее. Даже если король Амори станет Императором и сумеет их освободить... Придётся думать, договариваться, возможно, и унижаться. Мало ли, у кого она была в рабстве раньше, и с кем её заставляли спать? Может, с теми, чья даже тень осквернит любого алка. Но и тут, надеялся Барген, найдутся варианты. Главное - врасти в "корабль Алка", стать частью здешнего народа. Тогда у их с сестрой потомков будет шанс стать полноправными алками. Шанс, который вряд ли выпадет ещё кому-то из сколенцев.
С тех пор, как пропал Михалис-катэ, сестра стала грустной и задумчивой, ни намёка на улыбку не озаряло её губы. Стирала ли она бельё в ручейке, с размаху шлёпая мокрой тканью о валун, или укладывала спать сына - глаза сестры казались потухшими. Барген ван Аск догадывался, что сестра не просто обслуживала господина, а нешуточно в него влюбилась. Теперь он был уверен. "А ведь он лет на сорок был старше!" - мелькнуло в голове королевского оружейника.
Первое, что он сделал, когда приехал домой - стремительно взбежал по скрипучей лесенке в крохотную комнатку на втором этаже. Мастер Михалис с сестрой жили там: комнаты побольше не прельщали ни одного, ни другую. Затем родился сын, и она поселилась в соседней, большой спальне: ведь ребёнок мог разбудить немолодого мастера, а у того всегда была куча дел. Теперь Бартейла переехала обратно, но даже крохотная комнатка с единственной кроватью, на которых девушка провела множество восхитительных ночей, казалась ей пустой и неприветливой.
Когда вошёл Барген, юная женщина баюкала на руках крошечного, завёрнутого в мягкие пелёнки ребёнка - последнюю память о любимом. И - хозяине? Но он никогда не называл её рабыней, а она его - господином. А на любовном ложе в те ночи, когда мастер не слишком уставал и было время на сладенькое, и подавно нет места рабам и господам. Там встречаются двое - мужчина и женщина. И всё остальное перестаёт иметь значение.
Боясь потревожить кроху-племянника, Барген растерянно замер на пороге. Сестра стояла к нему спиной и, качая на руках сына, негромко пела. Барген вслушался в сколенские слова, и идиллическое настроение будто ветром сдуло. Но какая-то сила мешала одёрнуть сестру. И он слушал, слушал песню о той, кем в Алкрифе ещё долго будут пугать детей.
Цепью железной к столбу привязана,
Во вражьей столице она стоит.
И приговор ей читают неправедный,
Заживо он её сжечь велит.
Искры достаточно - и побежит огонь
По штабелям просмолённых дров.
Чтобы все знали - хозяев не тронь,
Иначе будет конец твой таков.
Только не слышит она слова гнусные
И кровожадный рёв вражьей толпы.
Речь её, взгляд обращены в будущее -
То, за которое отдала жизнь.
Барген помнил: всё так и было. Кто бы ни сочинил песню, он знал, о чём писал - даже если не видел казнь своими глазами. Именно тогда впервые зародилась эта странная мысль... Очень странная, если вспомнить, кто и как обратил их с сестрой в рабство. И уж совсем странная для главного королевского оружейника, обязанного Амори всем. Помнится, тогда Барген задавил эту мысль, заставив себя вспомнить ростовщика, что накинулся на их дом и мастерскую после смерти отца, как шакал на труп, хотя не был кузнецом, и не нуждался в деньгах. Но откуда-то появились ещё долги, и уже по ним брат и сестра были проданы на рабском рынке. Ей было тогда одиннадцать, а ему - десять. Ростовщик был не алком и не баркнеем, нет, он был таким же сколенцем, как и они, как и отец - кузнец Аск ван Стемид. С рабского рынка Бартейла отправилась в Валлермайер, на ложе к какому-то алкскому землевладельцу. Баргену повезло чуть больше - он лишь стал невольником бывшего собрата по касте, кузнеца Онорма.
