Как он мечтал отомстить, расставаясь с сестрой (вполне могло статься так, что навсегда), вопя под ударами плети, засыпая в куче остывающего шлака вместо постели... Но за него отомстили алки. Какой-то рыцарь тоже попал в тенёта долгов, но алк - не сколенец. Ростовщика обвинили в измене, сунули в застенок, и на дыбе заставили признаться во всём, что совершал и не совершал. Ну, а затем "изменник, чернокнижник, убийца детей и скотоложец" был показательно посажен на кол в центре Валлея. В тот день сын кузнеца впервые в жизни испытал благодарность к алкам.
Но сейчас та мысль снова выбралась на волю. Виной тому, наверное, всё ещё стоявшие в ушах крики тех, кого совали в печь броненосца. Алки переломали гевинцам руки и ноги, чтобы не сопротивлялись. "А ведь они такие же сколенцы, как и ты, - крутилось в голове. - И их убили благодаря тебе. И сколько ещё убьют, когда этот вот "Морской ужас" двинется на Валлей - или, вверх по Эмбре, обстреливая деревни и города?" Наверное, впервые Барген задумался: а стоит ли милость Амори и их благополучие в Алкии той бойни, которую устроят алки на материке?
"Слушайте, дальние наши потомки,
Дочери Сколена верной слова:
Пусть пролились нашей крови потоки,
Но не опущена голова!
Нас убивали, сотнями резали,
И из грудей вырывали сердца.
Нас даже алки считали бессмертными -
Нас не согнула и смерть до конца.
Мы убивали и смерть принимали,
Чтобы наш Сколен свободным вновь стал.
Чтоб наши дети рассветы встречали
Не в кандалах ржавых, что для раба.
Пусть нас святоши, ханжи проклинали,
Цель нашей битвы свята и чиста:
Пусть бы и в ад мы навечно попали,
Лишь бы восстала из праха страна.
"А! - уже почти привычно отогнал неприятные мысли Барген. - Как будто у нас с Бартэйлой есть выбор!" Но тихая, торжественная песня сестры настойчиво звучала в комнатке над детской кроваткой, сработанной каким-то сколенским рабом. В ней звенела спокойная уверенность в правоте дела восставших. В том, что в конце обязательно будет победа - надо только не сдаваться и продолжать сражаться. Какой бы безнадёжной не казалась борьба сейчас, как бы больно ни было терять друзей и залечивать раны. Эта уверенность очень не нравилась Баргену - ведь для них с сестрой победа восставших станет кошмаром...
Слушайте, дальние наши потомки
Слово вступившей за родину в бой:
Пусть вас не сломят труды и дороги
Земли, что приняла нашу кровь.
Пусть города, где живёте вы, краше
Будут, чем даже мечтали бы мы,
Пусть наша родина станет прекрасней,
Чем мог бы стать даже рай иль мечты.
Пусть не найдут вас несчастье и горе,
Не закрадётся пусть в дом ваш беда,
И о войне нашей пусть лишь из хроник
Будете вы узнавать иногда.
Памятников в городах нам не ставьте,
Если железа будет с лихвой:
Итак страна вся да будет нам памятью -
Мы ведь её заслонили собой.
Верую: настанет утро Победы,
Стихнет свист стрел и мечей тяжкий лязг.
На том стою, крепче нет моей веры,
Веры Эвинны ваны Эгинар.
- Замолчи, слышишь! - как затравленный зверь, прохрипел Барген. Сестра даже подпрыгнула от неожиданности, - Ты забыла, кто мы? Стоит хоть кому-то из алков, или даже местных сколенцев, это услышать...
- И кто же? - спросила сестра с удивившей Баргена твёрдостью. - Кто? Пока в нас нуждаются, Барген, нас будут кормить, но держать на коротком поводке. Но представь, что будет, когда война кончится? И когда нам на замену найдут подходящего алка?
- Не найдут, - скрежетнул зубами Барген. - Я об этом позабочусь.
- Половина твоих мастеров наверняка алки, - произнесла Бартэйла, осторожно укладывая ребёнка в постель. Маленький Алкин ван Михалис ровно посапывал, будто и не спорили его единственные родственники, в том числе, и о его судьбе. - И наверняка тебя уже обвиняют в том, что ты тащишь к себе сколенцев. Ведь обвиняют же?
Барген не ответил - а что отвечать, если так и есть? Тот же Веммер не отказался бы согнать с насиженного места выскочку-раба и возглавить весь завод. И разве он один? Михалису было проще: именно потому, что он был чужим во всём этом мире, он был приемлем для всех. Иное дело - сколенец, выходец из враждебного к алкам, как таковым, народа. Пусть он верен королю, пусть приносит пользу, пусть даже преемник и соратник Михалиса, которому, в противовес мятежникам, благоволит король. Но ведь король может и передумать, так? Малейшая ошибка на производстве, неосуществлённая задумка, да хоть сгоряча брошенное слово - и всё. Амори не был бы собой, если бы все яйца клал в одну корзину. Да, Михалис был незаменим - но и это не спасло. А ведь его, Баргена, заменить куда проще!
А сестра, будто забыла, в каком качестве пришла в этот дом, уже поёт крамольные песни. Как она не понимает, что стоит услышать подобные песнопения хоть кому-нибудь... И всё. Амори щедр к тем, кто ему полезен - но при этом требует абсолютной верности. Если он хотя бы заподозрит неладное... Алка, за которого горой встанет его клан, может, на первое время и пощадят. Но сколенца, да ещё раба... Они трое должны быть не просто верны и полезны. Они должны быть вернее и полезнее алков. Тогда у их потомков век спустя будет возможность пожить в своё удовольствие.
- Верно, сестра. Поэтому-то я и хочу, чтобы ты следила за языком, даже когда одна. И у стен есть уши, запомни. И постарайся забыть, что ты сколенка. Те, которые в Верхнем Сколене, сами выбрали свою судьбу. Они проиграют... да, в общем, уже проиграли, когда отрёкся Император. На них будут охотиться, как на зверей. А у нас есть надежда примкнуть к победителям и прижиться здесь, причём не в качестве рабов. Если тебе не дорога твоя и моя жизнь, подумай о сыне. За твои глупости расплатится он...
При первых же словах Баргена Бартейла возмущённо вскинулась, она готова была вспылить - даже если это разбудит сынишку. Но стоило Баргену напомнить о сыне, как плечи поникли, только странная гримаса, отдалённо напоминавшая вымученную улыбку, исказила её губы.
- Конечно, ты прав, Бар. Ты всегда прав. Я... не подумала. Но мы ведь сколенцы, как ни крути, от этого не уйдёшь. Сами алки этого не забудут. И мы ведь не просто сколенцы, мы рабы, пусть и пока без хозяина.
