Сначала я думал, что Аэ порадует нас еще одной страничкой из жизни богини-Лучницы, или хотя бы вспомнит что-нибудь об Исмине. Но нет — оказывается, она и сейчас считает себя ствангаркой.
Женщина приняимает у жреца бубен, встряхивает его и — поет. Под деревянными сводами разносится тревожная, суровая мелодия. Звучат и слова — пришедшие из седой древности, ибо с тех пор, как предками ствангарцев правили орки, прошло одиннадцать веков.
Сурова ночь зимняя тут и прекрасна,
Сверкают под звездною мглою снега.
Как будто сапфиры, рубины, алмазы
Небрежно рассыпала чья-то рука,
Все спит — до весны или только до утра.
Лишь мне одному, одному не до сна.
Виновен один только я в том, как будто,
Что платит дань нелюди наша страна.
Ну, это сильно сказано. Если кто-то так просто признал истину (что всему виной — не Божье попущение, а собственная глупость, трусость и лень) — это чудо почище тех, о которых распинаются жрецы всех Богов, хоть Единых, хоть множественных. Я, по крайней мере, с таким не сталкивался. Любим мы, смертные, валить на кого-то свои слабости…
Но в песне — отчего не изобразить давным-давно умершего человека таким, какими мы хотели бы (и не можем) стать сами?
О боже великий! Не тот ты, чьей властью
Сосут из нас кровь палачи и лжецы,
Кто людям закрыл путь к свободе и счастью,
И нелюди в рабство отдал — нет, не ты!
Не бог лицемеров ты, что в час жестокий,
Когда отнимают жизнь нашу и честь,
Смиренно зовут не противиться року,
До смерти надеждой пустой седце жечь.
Не бог ты глупцов, что, баранам подобных,
Идут, куда скажут, себя же губя,
И трусов, на подлость любую способных,
Легко предающих, спасти чтоб себя.
А тут неправ безвестный сочинитель, ох неправ! Именно три означенные категории и склонны оправдывать свои действия волей Богов. Стоит вспомнить Нехавенд с его трусливыми жрецами, лживым отцом Сиагрием, а также толпой баранов, которых Тетрик так удачно разделал при помощи Призыва Смерти. Смелые и честные делают все сами, ни на кого не уповая, и потому-то порой добиваются успеха. Редко, конечно, но…
Каллиан был как раз из таких — в этом поэт не врет. Так о чем там молит своего Аргишти древний ствангарец? Может, о том, чтобы Небесный Судья одолел ему врагов и все принес на блюдечке?
Ты, боже мой — разум могучий и ясный,
Свободы и правды надежный оплот,
Сквозь все неудачи, потери, несчастья
Зовешь, как труба боевая, вперед.
Униженных бог ты, что жаждут отмщенья,
Голодных сирот, обесчещенных жен,
Сказал нам: «Молясь, не добыть вам спасенья,
Врага победить можно только мечом».
Услышь же, Аргишти, одну лишь молитву,
И больше не буду просить ничего:
Дай сил мне, чтоб драться за родину в битве.
Пока бьется сердце, разить чтоб врагов.
Дай сил пережить пораженья, несчастья,
На муку и смерть в бой идти за народ,
За то, чтобы Васт наш несчастный однажды
Проснулся свободным от бед и невзгод.
Вдохни, боже, в сердце мне пламя свободы,
Чтоб слово мое обжигало огнем,
Звало, как труба боевая, в походы,
В которых мы родину вновь обретем!
Дай веры, чтоб не усомниться мне, боже,
Что цепи свои мы сумеем разбить,
Что, если погибну, другие без дрожи
Дорогу к победе сумеют торить.
Не дай остыть сердцу в тоске и неволе,
Стать глупым, ленивым, лжецом равнодушным,
Рабом у любых негодяев послушным.
Врагу покориться, боясь смерти, боли.
Песня кончается. Вообще Аэлла поет ее зря: окажись тут людишки вроде нехавендских, нам пришлось бы плохо. Но, видно, в ствангарских деревнях живут совсем другие люди. Недаром состоящая из них ствангарская армия, что греха таить, когда-то брала Марлинну. Вот и здесь — молиться Ритхи молятся, но не ленятся укрепить поселок, закупают оружие, наверняка умеют с ним обращаться…
Аэлла смешивается с толпой под всеобщие аплодисменты, любимицей всего села. Теперь можно ничего не опасаться. Не считая, конечно, зверюшек вроде той, что похитила Тетрика.
— Я тоже хочу! — звенит голосок Сати. Девчонка раскраснелась от мороза и волнения, и сейчас на диво хороша. При такой внешности можно быть никакой певицей и танцовщицей, и все пройдет на ура: смотреть будут на то, как движутся грудь, бедра и губы… А голос у пуладжийки тоже на диво. По крайней мере, не хуже, чем у Аэ. Вот только слова… Поет и танцует она переведенную на ствангарский пуладжийскую свадебную песню:
Темной-темной та ночка звездная была,
И ладьей по небу темному луна плыла,
Темной-темной… Но только нам двоим светло,
Оттого, что снова неразлучны мы с тобой.
Много-много шагов ведь нужно нам пройти,
Чтоб пересеклись однажды наши все пути.
Много-много… Но мы их все пройдем,
Чтобы впредь идти всегда с тобою лишь вдвоем.
Долго-долго садами предстоит идти,
Чтобы лодочку в затоне на реке найти,
Долго долго идти до самой до любви.
Пусть весна и радость вновь звенит в крови!
В этом разница. Аэлла поет о том, что долг превыше всего, а Сати — об удовольствиях. Было бы наоборот — избрала бы Сила Сати. В том счастье наше, потому что должным образом Сатька бы ей распорядиться не смогла…
Мы уже готовы сесть вместе со всеми, когда к Некк подходит жрец и о чем-то с ней шепчется. На лице целительницы не отражается ничего, но когда жрец умолкает, она шепотом велит:
— Левдаст, Крейтон, за мной. Есть что-то важное.
— Мне можно, Нек? — спрашивает Сати.
— Нет, — отвечает целительница, и в ее голосе бряцает металл. Насколько знаю, раньше она такой не была, но раньше она и людьми не командовала. Бремя власти меняет кого-то в лучшую сторону, большинство — в худшую, но прежними не оставляет никого. — Вы с Аэ посидите, будете развлекаться сами и развлекать местных…
— Это связано с нашей задачей? Но у меня тоже Дар, может, я буду полезна… Аэлла бы посидела за меня.
— Нет, Сати, остаться должны не меньше двух человек. Будет невежливо, если все уйдут из-за стола. Позже мы тебе расскажем.
Больше Сати не возражает. Пуладжийка насупилась, но признает правоту Неккары. Целительница, видать, и сама не понимает, насколько права: нельзя подпускать к тайнам ненадежных людей. Сати же именно ненадежна, если только уже не работает «на сторону».
