— Мой господин, я не могу остаться, — тихо произнес Сейнион.
— Вот как. Значит, дверь закрывается, — пробормотал Элдред.
Сейнион смотрел ему в глаза при свете ламп.
— Ты знаешь, что я не могу, мой господин. Есть люди, которым я нужен. Мы о них говорили, помнишь? Едоки овса, которых никто не уважает. На краю света.
— Мы и сами живем на его краю, — ответил Элдред.
— Нет. Вы — нет. При твоем дворе — нет, мой господин. Все превозносят тебя за это.
— Но ты не поможешь мне продвинуться дальше?
— Я же здесь, — просто ответил Сейнион.
— И ты вернешься?
— Буду возвращаться так часто, как только смогу. — Еще одна легкая, грустная улыбка. — Чтобы питать собственную душу. Пусть это звучит не слишком достойно. Ты знаешь, что я думаю о твоем дворе. Ты — свет для всех нас, мой господин.
Король не сдавался.
— Ты бы дал нам больше света, Сейнион. Священник сделал глоток из чаши, потом ответил:
— Это совпадает с моими желаниями — сидеть здесь и впитывать ученость до наступления старости. Не думай, что я не испытываю соблазна. Но у меня на западе свои обязанности. Мы, сингаэли, живем там, куда льется самый дальний свет Джада. Последний свет Солнца. О нем нужно заботиться, мой господин, чтобы не дать ему погаснуть.
Король покачал головой.
— Все это… на самой грани, здесь, на северной земле. Как нам строить что-то долговечное, если в любую минуту все может рухнуть?
— Это справедливо для всех людей, мой господин. Для всего, что мы делаем, в любом краю.
— А разве здесь не самый большой риск? Если говорить правду?
Сейнион склонил голову.
— Ты знаешь, что я с тобой согласен. Я только…
— Цитируешь писание и доктрину. Да. Но если этого не делать? Если ответить честно? Что произойдет здесь, если случится неурожай в тот год, когда эрлинги решат вернуться с большим войском, а не просто совершить набег? Ты думаешь, я забыл болота? Думаешь, хоть один из нас, кто был там, ложится спать, не вспомнив об этом?
Сейнион ничего не ответил. Элдред продолжал:
— Что случится с нами, если Карломан или его сыновья в Фериересе усмирят каршитов, а так, вероятно, и будет, и решат, что им мало земли? — Он взглянул на спящего человека по другую сторону стола.
— Ты их прогонишь, — ответил Сейнион, — или твои сыновья прогонят. Я искренне верю, что здесь уже есть то, что устоит. Я… не столь уверен в своих людях, которые все еще сражаются между собой, все еще поддаются соблазну языческой ереси. — Он помолчал, снова отвел взгляд, потом посмотрел на короля. И пожал плечами. — Ты говорил о болоте. Расскажи мне о своей лихорадке, мой господин.
Элдред нетерпеливо махнул рукой, этот жест служил напоминанием — если такое напоминание было необходимо, — что он король.
— У меня есть лекари, Сейнион.
— Которые почти ничего не сделали, чтобы вылечить тебя. Осберт мне говорил…
— Осберт слишком много говорит.
— Ты хорошо знаешь, что это неправда. Я кое-что принес с собой. Отдать тебе, или ему, или тому из лекарей, которому ты доверяешь?
— Я никому из них не доверяю. — На этот раз пожал плечами король. — Отдай Осберту, если хочешь. Джад облегчит мои страдания, когда сам пожелает. Я с этим смирился.
— Означает ли это, что мы, те, кто тебя любит, тоже должны смириться? — В голосе Сейниона звучала та доля насмешки, которая заставила Элдреда пристально вглядеться в него, а потом покачать головой.
— Иногда они меня заставляют чувствовать себя ребенком, эти приступы лихорадки.
— А почему бы и нет? Мы все в каком-то смысле еще дети. Помню, как швырял камешки в море мальчишкой. Потом учился грамоте. День моей свадьбы… в этом нет ничего постыдного, мой господин.
— Есть — в беспомощности.
Это заставило его замолчать. В тишине юный Гарет встал, взял бутылку — сейчас возле них не осталось слуг — и налил вина священнику и отцу.
Сейнион отпил вина. И опять сменил тему:
— Расскажи мне о свадьбе, мой господин.
— О свадьбе Джудит?
— Если у вас не намечена другая. — Священник улыбнулся.
— Церемония пройдет здесь во время праздника зимнего солнцестояния. Она отправится на север, в Реден, чтобы рожать детей и снова связать два народа, что когда-то сделала ее мать, выйдя за меня замуж.
— Что нам известно о принце?
— О Калуме? Он молод. Моложе, чем она. Сейнион обвел взглядом зал, потом посмотрел на короля.
— Это хороший союз.
— Очевидный. — Элдред поколебался. Отвернулся в сторону. — Ее мать просила меня отпустить ее после свадьбы.
Это новость. Признание.
— В дом Джада?
Элдред кивнул. Снова взял свою чашу с вином. Он смотрел на младшего сына, и Сейнион понял, что для принца это тоже новость. Время, выбранное для такой новости, — поздняя ночь, при свете ламп.
— Она уже давно этого хочет.
— И сейчас ты дал согласие, — заметил Сейнион. — Иначе ты бы мне об этом не рассказал.
Элдред снова кивнул.
Не такая уж редкость для мужчин и женщин, приближающихся к концу смертной жизни, искать бога, удалившись от мирских бурь. Но для королей это редкость. Им не так-то легко покинуть мир по многим причинам.
— Куда она пойдет? — спросил священник.
— В Ретерли, в долину. Там, где похоронены наши дети. Она уже много лет обеспечивает существование тамошних дочерей Джада.
— Хорошо известный дом.
— Думаю, с приходом туда королевы он станет еще более известным.
Сейнион вслушивался, пытаясь уловить горечь, но не слышал ее. Он думал о принце, сидящем по другую руку от отца, но не смотрел туда, давая Гарету время справиться с этой новостью.
— После свадьбы? — спросил он.
— Таковы ее намерения.
Сейнион осторожно произнес:
— Мы не должны горевать, когда мужчина или женщина находят свой путь к богу.
— Я это знаю.
Гарет внезапно откашлялся.
— А… остальные знают об этом? — Голос его звучал хрипло.
Его отец, выбравший этот момент, ответил:
— Ательберт? Нет. Твои сестры — возможно. Я не уверен. Ты можешь им сказать, если хочешь.
Сейнион переводил взгляд с одного на другого. Ему пришло в голову, что, наверное, не всегда легко иметь такого отца, как Элдред. Во всяком случае, для сына.
Он выпил много вина, но мысли его оставались ясными, и имя теперь было названо. Дверь для него самого. Может быть. Им сейчас предоставлено максимально возможное уединение, а младший сын, который сейчас слушает, человек вдумчивый. Он вздохнул и заговорил:
— У меня возникла мысль о еще одной свадьбе, если ты ее одобришь.
