Еще выстрел — возможно, последний: перезарядить требюше расчеты не успеют, и если мы не устоим на стенах… Корзина с камнями взмывает в небо, взрывается — но это только начало. На сей раз я, не пожалев сил, взрываю все крупные камни в корзине, осколков оказывается гораздо больше, чем от первых корзин. На некоторое время один взрыв очищает все дальнее поле, заполнив его слоем мертвых и издыхающих туш. Такую прореху Твари Ночи (хотя какие они, Владыка великий, твари, если сами зародились в обезумевших магических потоках?) враз заполнить не могут. По стенам несется ликующий крик, причин для радости не вижу я один: что значит для десятков тысяч штурмующих потеря тысчонки собратьев?
Арбалетчики стреляют, стараются. Уже не залпами — кто как успевает — но стараются изо всех сил. И сказываются многомесячные стрельбы: болты находят цель. Порой, битый в глаз или на миг открывшееся уязвимое сочленение, падает и «единорог». По самым крупным, которых я обозвал «слоночерепахами», пока не стреляют — таких едва ли возьмет и десятифунтовая пушка. Если чугунным ядром, тогда да, но откуда тут взяться чугунным ядрам? Они же стоят немногим дешевле пушек…
— Во-оздух!!! — орут десятники. Вглядываюсь в ночное небо и чувствую, как по спине катится холодный пот. Над полем, звезд почти не видно от черных, почти незаметных в ночи летучих тел. Размером с сову, может, чуть крупнее, а когти, клювы, шипы на крыльях кажутся порождениями горячечного бреда. Огромная летучая стая несется к нам, опережая наземных собратьев.
— Бурарума на вас нет, — бормочу, благословляя тех, кто додумался соорудить на башне навес из толстых досок и прочные сравни. В окнах оставлены узкие бойницы, сквозь которые можно прицельно бить из арбалетов. К одной из бойниц я приникаю, выцеливая тварь покрупнее.
Селяне не дрогнули. Навстречу хлопающей крыльями стае взвивается рой залп арбалетных болтов. Сыплются, под лапы и копыта наземных Тварей Ночи, летучие собратья. Их давят и жрут столь же равнодушно, как и наземных «коллег». Но арбалетчиков на нашем участке лишь несколько десятков, остановить черную тучу им не дано. Селяне успевают сбить не больше трети «сов», когда остальные добираются до цели и камнем пикируют с темного неба.
«Все, конец» — думается мне. Копья и секиры не годятся — слишком велики, а мечей (тем более умеющих ими владеть) раз, два, и обчелся. Но староста села и армейский лейтенант, готовившие селян к отпору, подумали и о таком.
Бахает пушка. Не десятифунтовка — тридцать фунтов самое меньшее, мортира искусно спрятана у Храма. Интересно, где селяне ее приобрели? Может, прикарманили, обнаружив разбитый драконами оружейный склад? Туча из тысяч осколков проносится над головами селян как раз когда летучая стая пикирует на защитников. И наносит урон куда больший, чем стрелки. Раскаленная щебенка никого не оставит равнодушным.
Камни навылет прошивают враз по нескольку чудовищ, рвут крылья, отстреливают лапы… На улицы поселка сыплется настоящий дождь из окровавленных тушек. Проливается кровавый дождь — мерзкий на редкость, ибо у Тварей Ночи кровь ядовито-оранжевая, вдобавок фосфоресцирующая…
Некоторых, впрочем, каменная смерть пощадила. Летуны круто пикируют — и ночную тьму пронзают крики раненых, звон стали о хитиновые панцыри и пронзительный писк «сов». Я вижу, как одна из тварей камнем падает на голову молоденькому парню — тот отчаянно кричит и валится в снег, вслепую пытаясь достать крылатого убийцу ножом. Оказавшийся рядом кряжистый пожилой крестьянин ловко бьет тварь топором. Разрубленная почти пополам зверюга отлепляется от паренька и бьется в агонии, орошая снег оранжевой кровью, но катающийся по снегу от боли парень этого не видит. Он вообще больше ничего не увидит, сколько бы ни прожил: все лицо, и глаза в том числе, превратилось в жуткую кровавую маску…
Стариком вплотную занимаются еще три уцелевшие зверюги. В одну я очень удачно разряжаю арбалет, вторая словила на крыло топор старика. Но третья, самая юркая, заходит сзади и мертвой хваткой впивается крестьянину в шею. Длинные когти с легкостью пронзают меховую шапку и входят под основание черепа. Течет дымящаяся на морозе кровь, старик, выронив топор, падает. Вот и первые потери — знать бы, сколько их будет к утру?
Арбалетчики вновь занимаются наземным зверьем. В чистом поле они бы даже не замедлили движения чудовищ, но, возможно, ворваться в село Твари Ночи не смогут. Им ведь придется сперва переправиться через ледяную реку, потом влезть на крутой, обледенелый склон, где не удержалась бы и кошка, одолеть вал и частокол, и все это — под ливнем стрел, а возможно — и кое-чем посерьезнее. Впрочем… При такой численности они могут себе позволить почти любые потери.
Тварь, достигшая речки первой, невелика — одновременно походит и на таксу, и на крысу. Клыки впечатляют — но ничего особенного, откуда напрашивается вывод, что они ядовиты, как у кханнамской кобры.
Зверюга суется в речку, но тут же болтом выскакивает обратно. Ага, не по нраву водичка Одиннадцатого месяца! Но сзади напирает вал оскаленных морд — и «крыса» отважно бросается в ледяную воду. Быстрое течение подхватывает ее, вертит, вода окрашивается первой кровью — вынырнувшую на миг тварюшку настигает меткий болт. Но к берегу выходит передний край живой лавины — и вода будто вскипает, столько тварей разом врывается в тихую речку.
Стреляет требюше. Описав крутую дугу, двухсотфунтовая глыба падает на одну из огромных «слоночерепах» на горизонте, но лишь бессильно раскалывается о панцырь. А зверюга как ни в чем не бывало движется дальше…
Передние звери — самые мелкие и юркие — достигают крутого берега холма. Они бы взобрались, но толстый ледяной панцырь мешает, они соскальзывают вниз — под копыта следующих. Болты сверху летят и летят, все новые туши уплывают вниз по течению, к Венду. Если рыбы не побрезгуют, жратву на год-другой мы им обеспечим. Самим бы не стать поздним ужином или ранним завтраком…
Противоположного берега достигают «единороги». Точно линия стрелков, они останавливаются напротив частокола.
— Бей! — надсаживаясь, орут десятники. Болты срываются с тетив, но стрелки опаздывают — всего на долю мгновения, но безнадежно. Как всегда на войне…
«Рога» «единорогов» разом выплевывают небольшие, но стремительные костяные стрелы. До того неожиданно, что я не успеваю поставить защиту. Навстречу стальному ливню болтов устремляется ливень костяной.
На стене кто-то страшно кричит — костяная стрела вонзилась в лицо. Была бы просто царапинка, не будь жало отравлено. Раненные селяне — человек шесть, остальные успели спрятаться за частоколом — в корчах валятся на снег и вскоре затихают.
