— Значит?..
— Значит, я нахально перекладываю на твои крепкие плечи заботы о наследстве и титульные обязанности перед короной, забываю все как страшный сон и буду очень благодарна, если ты не станешь сопротивляться! Ну пожалуйста!.. И не вздумай отказаться!
— Или что?!
— Или… или… — Я невольно потеряла мысль, наблюдая, как огненная кобра недвусмысленно шевелит краями полураспущенного — пока! — клобука. — Или я запрусь в самой дальней и темной комнате и целых полдня буду горько плакать от обиды на непонимание со стороны недалеких близких и несовершенство мира вообще!
Озадаченная кобра замерла, втянула язык и медленно исчезла с «экрана».
— Полдня — это серьезно! — покачал головой сильно удивленный родственник, продолжая тем не менее упрямо хмуриться, но я уже почувствовала слабинку.
— В конце концов, ты — единственный мужчина среди нашего поколения потомков славного рода, тебе и карты в руки!
Несколько долгих мгновений Фадиндар сверлил меня тяжелым взглядом вприщур, потом хмыкнул и… расхохотался.
— Хитра, хитра девочка, ничего не скажешь!.. А в чем, кстати, будет выражаться твоя безмерная благодарность в случае моего согласия?
— В том, что я и в дальнейшем осчастливлю тебя своим доверием в первую очередь — в случае чего! — выдала я, не задумавшись ни на миг.
На сей раз мы хохотали дуэтом: он — попутно восхищаясь вслух моей беспримерной наглостью, а я — радуясь про себя, что всерьез накалившаяся обстановка разрядилась так легко. Фадиндар отсмеялся первым:
— Ладно, допустим, я не стану сопротивляться, особенно если попросишь хорошенько, но тебе ведь что-то потребуется взамен?
— Конечно! Торжественное обещание, что ты в случае чего не бросишь на произвол судьбы бедную бесхозную родственницу! В нашем фамильном замке наверняка найдется какая-нибудь самая задрипанная каморка с пауками под самой дальней и пыльной лестницей и две-три корочки черствого хлеба?
— Думаю, да. — Сын демона сумел удержать на лице серьезное выражение. — Более того, все черствые корки, что найдутся на тот момент, будут в полном твоем распоряжении! А пауков для каморки я даже наловлю собственноручно!
— И еще: не забудь выделить Лиллиарне достойное приданое — в случае чего!
— Не забуду! — едва заметно усмехнулся мой собеседник. — Я и тебе выделю — в случае чего!..
— О, высокочтимый эдл! Ваша щедрость и великодушие поистине безграничны! — Я изобразила глубочайший реверанс, чуть не перевернув при этом вазу с розами.
— Поистине так! — веско подтвердил Фадиндар, зачем-то вставая с кресла. — Ты сама не представляешь, насколько в очередной раз права! — Он шагнул ко мне, опустился на одно колено, взял мою руку, накрыв ее горячей ладонью, и, проникновенно глядя в глаза, произнес несколько слов на древнем языке.
— И что бы это значило?!
— Старинная, полузабытая теперь клятва, — невозмутимо пояснил родственничек, встряхивая кудрями. — Дословно значит: «Отныне, что бы ни случилось, все мое — твое!»… включая меня самого! — И подмигнул, поднимаясь и отпуская мою руку.
Я невольно рассмеялась: вот уж кто воистину неисправим! — и закрыла за ним дверь с ощущением, что с плеч свалилась не гора — как минимум полматерика!
В комнате что-то изменилось. С первого, еще полусонного взгляда я не поняла, что именно, а вот со второго… У зеркальной стены появились три вешалки, слегка напоминающие наши манекены, а на них красовались платья, при виде которых сон с меня слетел окончательно и бесповоротно. На полу возле каждой — подставка с объемистой резной шкатулкой и тремя комплектами туфель (цвет — в тон платью, каждая пара отличается высотой каблуков). Я соскочила с кровати, не глядя нашарила пеньюар и тапочки…
Нежно-бирюзовое и ярко-сиреневое были хороши — слов нет, но мои руки сами потянулись к третьему. Невесомая полупрозрачная материя сочного изумрудного цвета переливалась глубокими оттенками лазури, а при малейшем движении вспыхивала золотистыми искрами. В шкатулке обнаружился полный набор украшений, включая ножной браслет — сплошь изумруды в компании чистейшей воды алмазов, а уж об изысканности дизайна и качестве работы лучше вообще промолчать, все равно слов подходящих не найти…
Я все-таки взяла себя в руки, заставила вспомнить, где находится дверь в умывальную комнату, навела на помятом спросонок «фасаде» относительный порядок и вышла на балкон, чтобы подышать воздухом и восстановить нормальное сердцебиение. Потом уже спокойно вернулась в уютную спальню, примерила туфли на когда-то любимой четырехдюймовой «шпильке», которые оказались, разумеется, впору; сняла платье с вешалки, приложила к себе и повернулась к зеркалу. С ума сойти! Причем неоднократно! Как там говорил ослик Иа? «Мой любимый цвет, мой любимый размер…» И фасон тоже: умопомрачительное декольте с потрясающей ажурной отделкой, расширяющийся рукав «три четверти» с ажурными же вставками, полное облегание от плеча до линии бедер, а потом — почти «солнце-клеш» до самых пяток. И по краю рукава и подолу — россыпь мелких драгоценных камней, образующих сложный мерцающий узор.
Я несколько раз крутнулась на каблуках влево-вправо, любуясь переливами плавно колыхающейся материи. Потом перехватила сей шедевр швейного искусства поудобнее, закрутила свободной рукой распущенные волосы в жгут, пристроила их на макушке, прикидывая, как буду смотреться с высокой прической… и неожиданно встретилась в зеркале глазами с принцем. Его высочество, украшая собой интерьер, неподвижно стоял у двери, держа руку на ручке — видимо, вошел только что и замер, сраженный наповал. Неудивительно, ведь все это время он меня ни разу не видел в платье, лишь в походно-партизанском прикиде. Даже последние несколько дней, проведенных в стенах королевского замка, я щеголяла в привычных штанах — правда, уже пошитых придворными портными строго по мерке и в более декоративном варианте, благо могла себе позволить не подчиняться нормам хотя бы в отношении одежды. Впрочем, это никого не шокировало…
Принц, несмотря на довольно ранний час, был почему-то почти при полном параде. «Почти» — потому что из всех регалий наблюдалась одна «домашняя» корона, положенная монаршим отпрыскам: тонкий обруч из белого золота, украшенный семью небольшими зубцами, самый высокий из которых — центральный — сиял блеском голубоватого алмаза. Глядя же на переливчатую шелковую рубашку со свободными рукавами и широким — во все литые плечи — фигурным воротом, расшитым по краю серебром, длинную безрукавку, тоже слепившую глаза серебряным шитьем, и на все остальное в том же духе, можно было подумать, что коронацию перенесли на утро…
