Гнусавый начал:
— Хочешь перо словить? Мы первые их взяли…
Но его голос потонул в раскатах, раздавшихся у Платона в голове.
«Мерзость. Отбросы, которых надо топтать НОГАМИ! Тебе не стоило их даже слушать. Трое ублюдков даже друг с другом грызутся, неспособные понять очевидного: сегодня ты станешь карающей дланью. Твоя подружка — настоящая ледышка, она справится, а ты завалишь этого здоровенного урода. Так мы покажем всем, чего стоим.»
«Как?»
«Взгляни на него — его ни разу толком не били. Сделай ему больно и он разревется, как безвольная девчонка. Будь неожиданным и резким. Он ударит справа — уйди влево. Схвати его руку, сломай кости до хруста, выдави глаза, раздроби пальцы, рви мясо. Колени, горло, яйца — раздави его.»
— Э, малец, да ты никак обделался? — здоровяк говорил даже ласково. — Давай ларец.
— Пошёл ты, — сквозь зубы произнес Платон.
Дыхание участилось, где-то за спиной вспыхнуло пламя, осветившее шрамы и злобную гримасу на лице здоровяка. Он рванулся к Платону, занося руку для удара справа. Платон бросил шкатулку вниз и рванулся влево, кулак пролетел мимо него, а он оказался сбоку от бойца и ударил его по ребрам. Слишком слабо, тот уже поворачивался, занося руку для нового удара.
От ребер растеклась звенящая волна боли по телу, Платон отскочил назад, уходя от следующего удара. Лицо грабителя стало серьезным, глаза блестели в темноте. Он бросился вперед, Платон снова ушёл в сторону, затем пнул его по голени. Удар прошёл по касательной, громила только зарычал и бросился вперёд, разводя руки в стороны. Платон попытался уклониться, поднырнув под руку, но великан как-то вывернулся и толкнул его плечом.
Он терял равновесие. Дыхание участилось, боль пульсировала. Периферическим зрением он заметил два мечущихся неподалеку огонька. Громила не стал его бить, только схватил и сжал. Ребра захрустели, повторно посылая мозгу импульсы боли. Платон попытался пнуть противника, но тот был как скала. В глазах начало темнеть.
Разорвать. Уничтожить. Унизить. Эхо зазвучало где-то в уходящем сознании. Не вполне осознавая, что делает, он махнул головой и ударил ей во что-то твердое. Хруст, стон. Ещё один удар. Хватка словно бы чуть ослабла.
Воздух вернулся в легкие. Что-то липкое стекает по лбу. Пот и кровь. Его голову что-то пытается оттолкнуть. Бить не получится. Значит, рвать. Он впился с зубами во что-то плотное и начал трепать это, словно собака. Гадкий вкус во рту, словно земля вперемешку с мясными помоями.
Грабитель закричал и разжал хватку. По лицу из разбитого носа стекала кровь, правую сторону головы заливала кровь. Платон сплюнул на земле откушенное ухо. Кружилась голова, хотелось блевать, но драка была ещё не окончена.
Он обрушил град ударов на здоровяка, на этот раз тот только пытался, закрыться руками, лицо его было перекошено от боли. Платон бил по любым незащищенным местам, пока противник не упал на колени. Платон хотел схватить его за волосы и ударить в лицо коленом, но неожиданно зашатался. Боль снова вернулась вместе с головокружением. Он сделал пару шагов назад, а здоровяк не пытался встать, только тяжело дышал и опирался рукой на брусчатку.
Огни потухли. Один из разбойников лежал на земле и выл, от него поднимался дымок, второй с удивлением смотрел на свои руки, покрытые волдырями. Амалзия тяжело дышала, на оранжевой ткани расплылось темное пятно. Она подобрала шкатулку, подошла к Платону, положила руку ему на лопатку. Он отвёл взгляд от побежденного противника, взглянул на девушку. Нахмурился, увидев пятно, но заметив, что она слегка безумно улыбается, засмеялся, тут же захлебнувшись кашлем.
Они оперлись друг на друга так, что не было до конца ясно, кто кому помогает идти, и медленно двинулись к своей гостинице.
Интерлюдия А. Возница
Вол ненавидел караван. Тупая сука Амалзия, упертый скупердяй Ящер, насмешливый мудила Игорь, «посмотрите какой я аристократ» Юфус со своими традициями. Каждый вечно считал его кем-то вроде осла, которому можно командовать, когда ехать, когда стоять, когда жрать, а когда можно остановиться отлить.
Он дернулся от острой боли в ноге. Чертова подагра. Если б он только знал, что она обострится, лучше бы остался сдохнуть в пустыне. Вышел бы из гребаного фургона навстречу кочевникам, так что ублюдки из каравана ещё восхваляли бы его смелости.
Нет, конечно, он этого не сделал бы. Кишка тонка. Когда всю жизнь куда-то несёшься на полной скорости, начинаешь понимать, что на самом деле несёшься от чего-то. Только вот это что-то всё равно тебя нагоняет.
— Старик. Я говорю, мы заключили сделку с одним из капитанов. — Юфус смотрел на Вола, не моргая. — Наш уговор в силе?
— Да, в силе. Отдаю одну свою часть вам, а вы уже делите её как захотите. — Вол отчаянно потел, седые волосы прилипли к черепу и ужасно чесался подбородок, скрытый густой бородой. — Что там, скоро отплываем?
— Утром. Капитану нужно закончить здесь дела. — Ни одной эмоции на лице миексткого ублюдка. — Но корабль хороший. Дойдем быстро.
Вот тупой урод. Утром? И что, ему торчать в этой помойке до утра? Наслаждаться вонью немытых тел и блевотным соленым воздухом?
— Ладно, утром так утром. Пойду прогуляюсь тогда, — ответил Вол.
— Ага. Не опоздай.
Вол похромал в сторону Старого города. Юфус задумичво проводил его взглядом.
В Старом городе дышалось чуть свободней. Это уже похоже на жизнь, которую Вол заслуживал. Боже, сколько он трудился, сколько старался. И что получил за всё это? Мозоли на заднице, пыль, въевшуюся в кожу, да боль, скручивающую ногу, как только он оказывался чуть севернее пустыни.
Вол остановился, переводя дыхание. Парочка разодетых женщин, пройдя мимо него захихикали. Сколько он себя помнил, так всегда было. Люди говорили не с ним, стакан с выпивкой проносили мимо, его всегда ненавязчиво обделяли. Над ним смеялись и тихо ненавидели. Сначала потому что он был слишком тощим и долговязым. Они называли его Вол в насмешку. «Посмотрите, какие у него широкие плечи, какая у него силища.» Потом они смеялись над осторожностью. «Обходить оазис? Что, испугался мантикор, Вол?» Его считали бездомной собакой, привязавшейся к каравану.
Но он учился. Он тратил деньги на учителей. Изучал буквы, изучал конструкции телег, изучал карты, изучал монструозных верблюков. Он знал о движении всё, знал как крутится колесо, как оно сцепляется с грунтом, сколько силы нужно приложить, чтобы остановить повозку, а сколько — чтобы сдвинуть её с места. Он мог представить это даже если пьяным валялся в канаве.
И в какой-то момент он понял, что может менять эти вещи. Может заставить повозку ехать быстрее, может сделать так, чтобы дюны казались ровной дорогой. Он смог! Хватило воли стать Знающим.
Вол взглянул на площадь — там атлеты картинно упражнялись, наслаждаясь вниманием окружающих. А он всю свою молодость потратил на обучение и дорогу. Да и не было у него молодости, будто бы сразу из детства в старость вскочил. Черт, как же болит колено.
Хороший солевой компресс — вот, что ему нужно. Хотя бы пару часов облегчения.
Он стал Знающим, но ничего не изменилось. Ему стали больше платить, только куда эти деньги тратить, если ты уже старик без семьи и будущего? Самое обидное, что теперь его не любили именно за его силу, за то, что он мог больше, чем другие, за то, что они не могли без него обойтись.
А хуже всего, когда появился этот упырь из другого мира. Поболтал с тем, поболтал с этим, помахал мечом немного — и все уже готовы ему задницу целовать. Небось ещё и трахает рыжую девку.
Эх, был бы он лет на двадцать моложе, он бы показал этой сучке, как нужно добывать огонь. Тьфу. А она еще глумилась над ним, типа не хочет ли он на север съездить с ними!
Вол встал перед воротами красивого дома, окруженного высоким забором. Вытер рукавом пот со лба, постарался выглядеть настолько прилично, насколько мог. Постучал, подождал, постучал снова. Почему эти чертовы рабы вечно такие нерасторопные! Стоял бы здесь какой-нибудь оратор или аристократ, так ворота были бы открыты ещё до его прихода.
