- Вот так, - прошептала я, взяла кисть винограда и сняла с нее пару ягод, а потом
отправила их в рот. Амон опустил веточку и наблюдал за мной, сосредоточившись на
моих губах. Я уже начала чувствовать неудобство и смущение с капелькой тепла, когда он
указал на лазанью.
Он повторял мои движения от действий ножом и вилкой и использования маленьких
пакетиков с перцем и солью до использования салфетки, чтобы не запачкать одежду
салатом. Он вскоре заметил, что я положила салфетку на поднос, и тут же забеспокоился.
Расположив свои пальцы на моей щеке, этот диагност версии Египетский Бог
спросил:
- Ты заболела?
- Нет. Лишь немного устала, - ответила я, пока он разглядывал меня ореховыми
глазами.
- Тогда почему ты не ешь?
Я пожала плечами.
- Обычно я не ем так много. Я же тебе говорила раньше, забыл?
- Я помню.
Амон вернулся к еде, но вскоре отодвинул остатки еды подальше. Когда я спросила у
него причину, он ответил:
- Пировать нельзя одному. Это праздник, обновление. Если ты не хочешь
участвовать, то и я воздержусь.
- А что мы празднуем?
- Жизнь, - просто сказал он.
- Я не понимаю.
Стюардесса забрала наш незаконченный ужин и снова разлила напитки. Попробовав
каждый доступный негазированный напиток, Амон остановил свой выбор на
апельсиновом соке, что было ожидаемо для солнечного божества. Он обеспокоено
смотрел, как я неспешно потягиваю снова полный диетический имбирный эль. Я
повторила:
- Почему ты празднуешь жизнь?
- Когда я… пробудился, я почувствовал огромный голос жизни. Неделями перед
церемонией я пировал. Я танцевал. Я окружил себя, - пока он продолжал, он коснулся
кончиками пальцев выбившейся пряди моих волос и пробежал пальцами по всей длине, пока не добрался до моей щеки, - красотой. Я наслаждался каждым моментом жизни. И
потом я думал об этом годы тьмы, согревая себя.
- А куда ты попал после церемонии?
Его выражение лица из умиротворенного стало печальным, он отвернулся и ответил:
- Не хочу говорить об этом.
- Хорошо, - было странно смотреть на Амона и не видеть тепла, к которому я уже
привыкла. – Как насчет фильма?
- И снова что это?
- Ты хотел бы посмотреть на современное видение мумий?
- Да.
Мы бодрствовали до поздней ночи, смотрели фильм за фильмом, останавливаясь
только на перерывы для походов в уборную. Я начала с классики: «Мумия» с Борисом
Карлоффым. Ответом Амона в конце было лишь:
- Следующий.
Я обнаружила, что смотрю на выражения его лица, а не на фильмы, когда мы
смотрели версию «Мумии» 1999 года, а потом и продолжение «Мумия возвращается».
Амон хмурился во время сцен, что должны были смешить, и открыто посмеивался во
время остальных. Он обращал внимание на одежду и фоны и однажды прошептал:
- Я не знаю это место.
Я попыталась объяснить, что в фильмах часто все фальшивое, созданное
художниками на компьютере, но он шикнул на меня и продолжил смотреть. Я уснула во
время третьего фильма и проснулась под конец.
- Тебе понравилось? – спросила я.
Не ответив на мой вопрос, он задал свой:
- Почему твои люди показывают Египет так? Я показан монстром, хотя мой роль в
спасении мира от тьмы. Я – не зло, Лили.
Я взяла его за руку и сказала:
- Я знаю это.
- Поэтому ты испугалась меня в Доме Муз? Ты подумала, что я съем твою плоть и
вырву душу из твоего физического тела или нашлю кучу проклятий?
- Не… совсем. Но я испугалась, да.
Амон откинулся на спинку кресла и пробормотал:
- Древние не боялись нашего воскрешения. Они ожидали нашего пробуждения.
Наши шеи укутывали гирляндами. Нас почитали как богов, принцев. Они дарили нам
свою любовь и признание. Теперь нас избегают и боятся, нас сделали созданиями смерти
и смрада. В лучшем случае мы забыты, в худшем – мстительные демоны. Мы неизвестны.
Нас не ценят. Не любят. Может, нам действительно нужно перестать тратить силы, стать
настоящими реликвиями и предать себя пыли и разложению.
Эмоции Амона – отчаяние, одиночество – я ощущала волнами, но ничего не могла
поделать, только ответила:
- Амон, - я обхватила его ладонь своими руками и тихо сказала. – Я знаю, что ты
пробудился не при идеальных обстоятельствах, и ты прав, таких… как ты не считают в
народе героями, но это не отменяет того, что ты есть, кто ты есть, и кем должен быть. И
хотя встреченные тобой люди не знали тебя, они чувствовали что-то особое и собирались
вокруг тебя. Посмотри на этих стюардесс! Они не знают, что ты принц, но они стараются
услужить тебе. Они словно не могут сопротивляться. Твое тепло тянет их к тебе.
Мои слова подействовали. Я чувствовала это в нем, пока он обдумывал мои слова.
Понемногу его темные мысли рассеялись, и вскоре он одарил меня огорченной улыбкой.
- Лили, ты божество, принявшее современный облик? У тебя есть мудрость богов.
Я усмехнулась.
- Я не богиня, поверь мне. Просто я умею видеть людей.
- Ты смотришь, но не взаимодействуешь?
- Как правило, нет. Я стараюсь не вмешиваться в человеческие жизни.
- Но почему нет?
- Думаю, это разрушит всю загадочность.
- А для меня нет ничего загадочного. Когда я фокусируюсь на определенном
человеке, то могу видеть его мысли.
- То есть ты можешь читать сознание любого, не только мое? – спросила я.
- Я одарен Зрением Хораса.
- Кто вообще этот Хорас, и почему его глаза могут видеть все? – спросила я, нервно
оглядываясь и понижая голос.
- Не беспокойся, Лили. Многие вокруг нас спят, и если бы я пожелал, они не смогли
бы услышать нас. Я могу… разрушать их слух.
- Как с твоим фото?
- Да. Это то же самое. Они знают, о чем мы говорим, но не понимают нас, - он
сконцентрировался на мгновение и потом сказал. – Готово.
То, что в самолете было темно, и никто теперь нас не слышал, создавало ощущение, что я попала в интимный пузырь с Амоном, но мне нравилось это ощущение:
- Окей, тогда расскажи мне про Хораса.
Улыбка Амона сверкнула в темноте.
- Ты не устала, Лили?
- Устала, но я очень хочу услышать про него.
- Отлично, - Амон замолчал на мгновение, а потом начал. – Хорас – сын Амон-Ра.
Его называли Золотым Солнцем, и пока отец его был Восходящим Солнцем, Хорас был
светом, что разносится над холмами в начале нового дня, заполняя мир от края до края.
