Дверь эта была как картинка-загадка со скрытым рисунком: сначала никак невозможно его разглядеть, но когда ты его увидел, ты уже не сумеешь его не заметить, как бы ты ни старался.
Дважды она исчезала, когда стрелок уходил без него, и это пугало Эдди — тогда Эдди чувствовал себя ребенком, у которого перегорел ночник. В первый раз это случилось во время допроса в таможне.
Мне нужно уйти,— голос Роланда отчетливо прозвучал сквозь какой-то из вопросов, которыми его засыпали таможенники. — Только на пару секунд. Не пугайся.
Зачем? — спросил Эдди. Почему тебе нужно уйти?
— Что такое? — насторожился один из таможенников. —
— Ты как будто чего-то вдруг испугался? Вид у тебя такой.
Он действительно испугался — и не с виду, а по— настоящему, — но почему, этим кретинам не понять.
Он обернулся через плечо, и таможенники обернулись тоже. Они не увидели ничего, кроме пустой белой стены, покрытой специальными решетчатыми панелями — тоже белого цвета, — чтобы приглушать звук. Эдди увидел дверь, как обычно — на расстоянии трех футов (теперь она была врезана в эту белую стену — путь к отступлению, которого не видел никто из тех, кто его допрашивал). Он увидел еще кое-что: тварей, выползающих из волн. Тварей, похожих на «чужаков» из фильма ужасов, в котором все спецэффекты чуть-чуть специальнее, чем вам бы хотелось, и оттого кажутся натуральными. Твари эти напоминали какой-то ужасный гибрид креветки, омара и паука. Они издавали какие-то жуткие звуки.
— У тебя что, глюки? — спросил один из таможенников. — У тебя по стене каракатицы скачут, Эдди?
Это было так близко к правде, что Эдди едва сдержал смех. Теперь он понял, почему этому человеку, Роланду, нужно было вернуться туда: разуму Роланда пока что ничто не грозит, но жуткие существа подбираются к его телу, и было у Эдди смутное подозрение, что если Роланд не уберет в скором времени свое тело подальше оттуда, где оно пребывает сейчас, то очень может так получиться, что у него не останется тела, куда он мог бы вернуться.
Внезапно в сознании у него всплыл мотивчик песни Дэвида Ли Рота «Ой-ой-ой, у меня неееееееету тела…», и на этот раз Эдди действительно рассмеялся. Тут уже ничего он поделать не мог.
— Чего смешного? — спросил тот же таможенник, который интересовался, не чудятся ли ему каракатицы.
— Да вся ситуация — обхохочешься, — отозвался Эдди. — В смысле бредовая, а не веселенькая. Я имею в виду, если бы это был фильм, то скорее — Феллини, нежели Вуди Аллена, если вы понимаете, что я хочу сказать.
Все с тобой будет нормально?— спросил Роланд.
Да, отлично. ДСД, дружище.
Не понимаю.
Делай свое дело.
А. Хорошо. Я недолго.
и внезапно этот другой исчез. Просто исчез. Как тоненькая струйка дыма, которую может развеять малейшие дуновение ветра. Эдди еще раз оглянулся, не увидел ничего, кроме белых панелей: ни двери, ни океана, ни жутких чудищ, — и почувствовал вдруг, как внутри у него все напряглось. Глюками это быть не могло, об этом и речи нет. Товар испарился, и других доказательств Эдди не требуется. И Роланд… он как-то помог. Эдди стало гораздо спокойнее.
— Хочешь, я повешу туда картинку? — спросил один из таможенников.
— Нет. — Эдди тяжело вздохнул. — Я хочу, чтобы вы меня выпустили отсюда.
— Как только скажешь, куда ты запер героин, — утешил другой таможенник. — Или это был кокаин?
И все началось по новой: ходит она кругами, когда остановится, никто не знает.
Через десять минут — десять долгих минут — Роланд опять повилс. Внезапно: вот его нет, а вот он есть. Эдди почувствовал, что Роланд очень устал.
Сделал, что надо?— спросил он.
Да. Извини, что так долго. Пауза. Мне пришлось ползком.
Эдди оглянулся. Дверь опять появилась, только теперь вид за ней был немного другим. Значит, так же, как эта дверь движется следом за Эдди здесь, она движется за Роландом там. Эдди невольно поежился. Как будто он связан теперь с Роландом какою-то жуткою пуповиной. Тело стрелка лежало по— прежнему у порога, но теперь Эдди видел длинную полосу прибоя, где разгуливали чудовища, бормочя и ворчя. Каждый раз, когда набегала волна, они замирали и поднимали клешни. Как толпа в старых документальных фильмах, где Гитлер толкает речь, и все дружненько поднимают руки в старинном салюте «Зиг хайль!» в таком исступлении, как будто от этого зависит жизнь. А если подумать, то так, наверное, и было. Эдди видел следы в песке — вымученные следы, оставленные стрелком.
Пока Эдди смотрел, одно из страшилищ молниеносно вытянуло клешню и схватило морскую птицу, которая пролетела неосторожно слишком низко над пляжем. Она упала на песок двумя окровавленными кусками. Она еще не прекратила дергаться, как страшилища в панцирях уже накинулись на нее. Одно белое перышко приподнялось в воздух. Клешня сбила его на песок.
Бог ты мой,— оторопело подумал Эдди. — Вы поглядите на этих щелкунчиков!
— Почему ты все время оглядываешься? — полюбопытствовал очередной таможенник.
— Мне время от времени нужно противоядие.
— От чего?
— От твоей рожи.
3
Таксист высадил Эдди у одного здания в Бронксе, сердечно поблагодарил его за доллар сверху и укатил. Эдди пару секунд постоял на тротуаре, держа в одной руке сумку, в другой — за петельку куртку, перекинутую через плечо. Здесь они с братом снимали двухкомнатную квартиру. Он оглядел здание — монолит во вкусе и стиле кирпичной «коробки». Множество окон делали дом похожим на тюрьму. Вид здания подавлял Эдди так же, как Роланда — другого — восхищал.
Никогда, даже в детстве, я не видел такого высокого дома,— сказал ему Роланд. — А здесь их так много!
Угу,— согласился Эдди. — Мы живем как в муравейнике. Возможно, тебе это нравится, но скажу тебе, Роланд, все это быстро ветшает. Очень быстро ветшает.
Синий «седан» проскочил мимо. Фургончик с пиццей развернулся и подъехал. Эдди напрягся, и Роланд напрягся тоже. Быть может, они все-таки намереваются с ним разделаться.
Дверь?— спросил Роланд. — Может, пройдем? Хочешь?
Эдди почувствовал, что Роланд готов ко всему, хотя голос его был спокоен.
Не сейчас,— сказал Эдди. — Может, они хотят просто поговорить. Но будь готов.
Он тут же почувствовал, что этого можно было и не говорить: даже в самом глубоком сне Роланд будет готов действовать так, как самому Эдди и не привидится в самый что ни на есть напряженный момент.
Фургончик с улыбающейся рожицей на борту подкатил еще ближе. Окно с пассажирской стороны опустилось. Эдди замер в ожидании у входа в свой дом. Длинная его тень замерла тоже. Он ждал, что покажется из окна: лицо или ствол.
