Серп закрыл глаза и острожно коснулся памяти девушки. Вздрогнул и отпрянул. Все разорвано в мелкие клочья, ни одного целого куска. Может, хороший целитель что-то и сможет, а он — нет. Ночным чародеям не дано лечить, самое большее, на что они способны — это затворить кровь, помочь ране затянуться, срастить кость. Иными словами, починить грубо поврежденное тело, и лишь по свежим следам. Болезни же плоти, а тем более духа и разума находятся в ведомстве дневных, и то не всех, лишь солнечных. Только светило, дающее жизнь, способно помочь в исцелении. Быть может, сознание Лилеи еще можно спасти, если доставить ее побыстрее в храм Светлого Солнца. Там есть приют, а в нем непременно должен быть целитель.
Серп, не теряя времени, поднял бесчувственное тело с пола, закинул на плечо и вышел на темную улицу. Чародейский светильник брать не стал: слабый и для маленькой комнатушки, на улице он был бы и вовсе бесполезен. А встречи с лиходеями или ночной стражей помощнику палача сейчас не нужны. Значит, придется воспользоваться даром и обострить зрение и слух.
Чародей очень не любил прибегать к усилению органов чувств. После глаза несколько часов болели от самого тусклого источника света, чесались и слезились, уши закладывало, словно воском заливало. И еще почему-то часто само собой обострялось обоняние, а нос у него и без всякой волшбы не в меру чувствительный. Чёрен мрак, ничего не поделаешь! Досадно, что Госпожа Луна сегодня слишком слаба и прячет свой лик.
Когда тьма вокруг перестала быть черной, превратилась в светло-серый сумрак, а в уши ворвался писк крыс в подвале и возня влюбленной кошачьей парочки на чердаке, Серп с помощью чародейского чутья нащупал свой собственный след и пошел назад, к замку. Оттуда до храма Светлого Солнца рукой подать.
Вскоре он с удивлением понял, что остро ощущает расходование силы. На поддержание обостренных органов чувств не так уж много уходит, но расставаться с каждой каплей чересчур тяжело. Странно, раньше такого никогда не было.
Насколько все оказалось бы проще, если б можно было применять чары к Лилее! Но превращать ее нельзя, тащить через переход — тоже. И зачем он с ней возится? Понравилась? Или после бегства из Залесного спасение девиц вошло в привычку? Ни то, ни другое, конечно. Эта столь некстати пышнотелая особа наравне с вожделением будила легкую брезгливость, как всякая общедоступная женщина. Штука в том, что он не привык уступать таким, как тот мерзавец, растерзавший ее сознание. Не привык и не уступит. К тому же, брось он ее, что потом говорить Вермею? Солдаты в трактире наверняка запомнили, как Лилея вышла вслед за ним. И так-то будет непросто объясниться, но он хотя бы сможет сказать всю правду. Не юлить, придумывая, мол, кинулся в погоню за лиходейским чародеем, поэтому не до девицы было. Да и не пройдет сказка о погоне, о происшествии наверняка доложат главному мелжскому чародею. И рассказывать о сегодняшнем веселом вечере еще этой шишке придется. А уж он легко отличит правду от лжи. Ну до чего ж досадно! Главный наверняка заинтересуется, почему одаренный оказался в помощниках палача. Придется и об этом говорить…
От тревожных мыслей отвлекла Лилея. Девушка начала приходить в себя, шевельнулась, что-то забормотала. Серп мгновение колебался, прикидывая, не привести ли ее в чувство окончательно. Пусть сама идет, тащить ее тяжело, хоть он и не слабак. Здорово она, наверное, тому мужику в трактире колени отдавила. Тьфу, что за чушь! Когда такая горячая красотка на коленях ерзает, никакой тяжести не чувствуется. Зато когда висит на плече мертвым грузом… Но это, пожалуй, предпочтительнее возни с повредившейся в уме. Еще убежит, крик поднимет, привлечет стражу.
Чародей снова нажал на нужную точку, отправляя девушку в беспамятство. Перехватил поудобнее и понял, что обычными силами не справится. Ноги уже ощутимо дрожали, поясницу ломило. Пришлось положить Лилею на землю и зачаровать собственное тело. Что ж, от этого хотя бы последствий не бывает. Впрочем, ноющие мышцы назавтра ему и так обеспечены.
Ноша сразу стала легка, а вот в душе засосало: запас мощи убывал еще быстрее. Чёрен мрак, так к концу пути силы у него останется едва ли половина!
К счастью, шагал он теперь легко, и вскоре в конце улицы показался мерцающий мягким закатным светом купол храма. Солнечные чародеи умели насыщать золото сиянием своего Господина и не скупились на украшение его святилищ.
Серп постучал в калитку, подождал, постучал еще раз. Никто не открывал, Лилея опять начала бормотать и возиться. Чародей собрался уже колотить в дверь ногами, как заметил шнурок, уходивший в отверстие в стене. Выругавшись, дернул. Показалось, что где-то далеко звякнул колокольчик. Серп позвонил еще несколько раз. Наконец за стеной послышались приближающиеся шаги, калитка распахнулась, за ней стоял заспанный молодой служитель, почти мальчишка, в белом спальном балахоне до пят. Яркий свет свежего чародейского светильника болезненно полоснул по глазам, пришлось сомкнуть веки.
— Что стряслось? — не слишком любезно осведомился юнец.
— Девице только что в клочья память разнесли. Кажется, и сознание повреждено, — Серп пихнул очнувшуся Лилею служителю. — Тащи скорей к целителю. Есть ведь при храме?
— Есть, — парнишка механически подхватил девушку. Та была сонной и не сопротивлялась. — Ты сам-то кто? Чародей?
Серп, не ответив, повернулся и быстро пошел прочь. Объясняться он будет завтра, сейчас это совершенно ни к чему. Сейчас ему нужно пополнить мощь. Со времени бегства из Залесного еще ни разу не приходилось так сильно расходовать запас, и это почему-то очень тревожило.
Чародей осторожно прислушался к ощущениям, стараясь оценить, сколько у него осталось. Ого, больше половины! Почему ж так дрожат ноги и руки? Почему в душе проснулось знакомое сосущее чувство? Что с ним происходит? Даже четверть силы — уже немало, не должно ему сейчас быть так плохо. Может, дело в слишком долгом бессилии? И теперь он всегда будет ощущать слабость и панику, стоит хоть сколько-нибудь значительно вымотаться?
Серп сделал еще несколько шагов и понял, что не в состоянии больше расходовать даже ту незначительную силу, которая идет на поддержание острого зрения и слуха. Тело он вернул в обычное состояние, как только передал Лилею служителю храма.
Последним усилием воли чародей попытался заставить себя открыть переход к дому Боровика, но не преуспел. Мощи хватало, и после осталось бы еще изрядно, но он не мог израсходовать ни капли. Кошмарное видение сосущей черной пустоты напрочь лишило его способности чаровать.
Значит, придется тащиться домой пешком, утирая слезящиеся глаза и напрягая притупившийся слух. Да еще и сознавая, что полностью беззащитен перед любым, кто захочет напасть. Одно утешение: Средний зубец даже по ночам — место спокойное. И обоняние, кажется, не стало острее. Может, не зря Кверкус твердил, что любое доброе деяние раньше или позже будет вознаграждено?
