Несколько стрельчатых окон были обращены в сторону причала. Из одного, что располагалось под самой крышей, за прибытием корабля с интересом наблюдал человек. Удобно устроившись в плетеном сильванийском кресле он не спеша налаживал зрительную трубку, которой его ссудил, как, впрочем, и предоставил жилье, владелец дома — купец. Редкое явление среди лесных эльфов, он вел свои дела по началу в имперских землях, откуда и вынес пристрастие к подобным постройкам, что теперь разбавляла однообразие в Трёделе. Внутри все было устроено по-сильванийски, со всем обилием растений, плетеной мебели, витиеватых ночников и пологов вместо дверей. Эльф жил здесь со своей дочерью и немногочисленной прислугой уже много лет. Ему давно опостылели островитяне и он с радостью принял гостя с Материка.
Матиас, так звали того человека, приспособил один из ночников в качестве опоры, водрузив тот на подоконник. Живой изумрудный огонек среди завихрения веток ночника заметался на холодном морском ветру, но кисти рук с длинными пальцами заботливо укрыли его плащом. Отложив на время почти собранную зрительную трубку, мужчина чинно провел пальцами по своим аккуратным черным усам и короткой небольшой бородке и взял с глиняной подставки на столике по соседству чашку зеленого чая. Задумчиво глядя на громаду феларского корабля, он сделал пару глотков и снова принялся неторопливо вставлять линзы в свернутый трубкой кожаный чехол.
Дочь хозяина дома тихо прошмыгнула за полог и поставила на тумбу у кровати гостя масляную сильванийскую лампу. Матиас обернулся к ней и пожелал доброго утра. Эльфка чуть склонила голову и смущенно улыбнулась. Она зажгла лампу и удалилась. По комнате через некоторое время распространились приятные ароматы мяты и лимона.
Эльфы…
Матиас ухмыльнулся сам себе. Эх, был бы он помоложе, непременно влюбился в эту молоденькую остроухую. Хотя с ним был ученик — Эрнотон… Растяпа только и умел, что пускать слюни при виде девицы, да периодически лишаться дара речи. И иной раз весьма не кстати. Особенно если столкнется с ней нос к носу на лестнице на пути к Матиасу, и долго потом не мог складно донести обо всем, за чем наставник посылал его в город.
Она играла, как часто поступали все девушки ее возраста, заприметив столь явные признаки обожания в свой адрес. А он, как какой-нибудь пудель придворной дамы, носился высунув язык за одним и тем же мячиком, который так и будут бросать и бросать, наблюдая за его стараниями, пока не надоест.
Зрительная трубка была готова к использованию, и Матиас с интересом посмотрел через нее на причал.
— О! Вот и доблестный Тард со своим верным другом. Два сапога пара, — незлобиво проворчал шпион, — Вот и остальной сброд…
Матиас отстранился от зрительной трубки и выпил еще чая. Затем снова вернулся к осмотру спускавшихся по трапу наемников. Сперва он несколько смутился, не увидев в их рядах того, кого ожидал. Затем, когда следом за Бритвой и его людьми потянулись моряки, серьезно обеспокоился.
— Где же вы, сударь? — не выдержал Матиас, в последней надежде обшаривая столпившихся на причале убийц драконов.
Молодой капитан спустился и раскланялся с вельможей. Они о чем-то заговорили. Подозвали Тарда и Гортта. Гномы неохотно приблизились.
— Да где же он?! — шпион протер глаза и вновь принялся осматривать разношерстное сборище на причале.
Бритва обернулся и позвал кого-то.
Ну, наконец-то.
На трапе появилась рослая фигура с копной багряных волос. Лицо наполовину было скрыто красным шарфом. Матиас замер:
— А это еще что такое? — прошептал он в недоумении.
Незнакомец, не спеша, спускался по трапу. Длинные острые уши — слишком длинные и крупные для эльфа, одежда черной кожи. Не человек. Совсем. Ведь в отряде Тарда упоминались только полуэльфы и квартиканты.
Матиас сглотнул. Он видел… Он видел то, что мог видеть только такой, как он. Шпион, за долгие годы и непростой опыт, сортировавший встречных и поперечных мгновенно и без колебаний.
Люди так не ходят, да и нелюди абы какие тоже не обладают такой походкой. Длинные ноги пружинят, ступает мягко, как кошка. Руки немного согнуты. Но не так как у всех… Несколько иначе. Правая кисть держится недалеко от рукояти меча — владелец давно привык выхватывать оружие где придется, тому свидетельствовали пальцы, напоминавшие висящего на своих сетях паука. Левая рука отстранена от туловища несколько дальше, приучена всегда быть готовой держать железный баланс корпуса. Красноволосый напоминал шпиону сжатую пружину. Нет. Все же паука. Это небольшое, но опасное в некоторых разновидностях насекомое…
До этого сходили воины. Пусть наемники, но выпрямив спины, кто был в солдатах — чеканил шаг, кто нет — шел спокойно. У них была грань. Внутри. В глубинах сознания жизнь делилась на бой и мирное существование. Четко и ясно, как день. Это было видно в их поведении. Кто-то как старый опытный лев, кто-то как молодой тигр. Уверенно, широко шагают. Некоторые подражали походке моряков — вразвалочку, тоже пружинили на ногах. Но не так! Матиас был поражен. Сойди незнакомец вместе со всеми — он бы и не заметил. Однако сейчас, случайно, такое разительно отличие… Убийца… Это убийца. Среди наемников, не идеальных и далеких от благочестия, серой массы горлопанов, сорвиголов, горячих парней — черное пятно. Медленно спускается по трапу. Обманчиво флегматичное. Холодное. Как острый осколок льда в чашке горячего чая, но черта с два растопишь такой, даже величиной с ноготь. Пить крупными глотками лучше поостеречься, и не потому что сама жидкость горячая.
Незнакомец спустился на пристань. Яркое солнце неожиданно выглянуло из-за туч. Матиас не успел. Лицо наполовину закрытое красным шарфом резко повернулось в круге линзы зрительной трубки. Желтые глаза будто бы заглянули в глаза шпиона…
— Вы здесь, мастер? Что случилось? — Эрнотон шмыгнул внутрь, услышав шум.
— Здесь я, — тихо ответил ученику Матиас.
Только что он сплоховал, впервые в жизни сплоховал. Зрительная трубка была не виновата, но ее оказалось куда проще бросить в стену, чем проделать то же самое с дневным светилом. Шпион понял, как быстро старит эта новая работа наблюдателя, что не гоняет больше по жилам кровь так, как раньше. Раньше, на улицах имперских городов, в трактирах, на приемах, когда все существо неустанно действует, смотрит, замечает и примечает. Где и по улицам пробежаться, где и на коне галопом, где и погоня следом, а где и сам по следу. Другой ритм. А теперь, слабое напоминание о прошлом, увиденное в зрительную трубку вышибает из колеи так, словно всего перечисленного с ним вовсе не случалось.
