– Давай лучше сразу покажу. Для наглядности.
– Ишь какой, – хохотнула Лакни. – Ну уж нет, сначала мою просьбу уважь, а там посмотрим.
И он рассказал. Во всех подробностях. И про проституток, и про куртизанок, и про отношения между ним и Алиерой, и про выпивку, и про драки, и про дурманные вещества. Верон не стеснялся в выражениях, называя вещи своими словами. И слушать это было в чем–то очень сложно. Богатый дом, чистая кухня, кофе из чашек белого фарфора и грязный похабный рассказ. Но более всего было трудно удерживать спокойное выражение на лице, особенно под этим взглядом. Чуть сощуренным, испытывающим, тяжелым.
Он не отпускал, словно гипнотизируя и давя, как каменная плита.
– Мне нравилось смотреть на Алиеру. На то, как он меняется. Он никогда не страдал излишним идеализмом, все–таки не при храме воспитывался. Но кое–какие идеалы у него тоже были. И мне очень нравилось видеть, как они один за другим ломаются. Это было невообразимо забавно. И приятно было сознавать, что это я сделал. Мне нравилось показывать ему жизнь как есть, ее правду, без оберточной упаковки. Особенно правду про женщин и про него самого, про человеческую натуру, так сказать. Все ведь до банальности просто. Вы же, бабы, все как построили – сначала ухаживай за вами, подарки дари, по ресторанам води, деньги на вас трать, время; потом, может, еще и в брак потащите, если голову достаточно задурите. А мужикам это зачем? Мужикам, детка, нужно только одно – то, что у вас между ног, куда сама знаешь что можно сунуть. И все. Ну еще сиськи помацать. А все остальное нам как пятое колесо до брички. Эта ваша любовь, романтика, всякое там «верность до гроба», «счастье от простого прикосновения любимого человека» и прочая дребедень… это вы все придумали, чтобы мужика окрутить и обязанностей на него навесить. Потому что отлично понимаете, что если сразу ноги раздвинете, то ничего и не получите.
А большинство ослов среди вас с детства в этом вращаются и искренне в половину этого дерьма сами верят. Цветы дарят, в театры водят, глупости ради вас совершают, работают как волы, на нож бросаются, когда вы уходите с тем, у кого кошелек потолще. А знаешь, как легко все эти представления ломаются, когда мужик получает полный доступ ко всему, чего раньше надо было добиваться и добиться казалось почти невозможно. Хочешь женщину – на, получи. Хочешь оттрахать – трахай. Хочешь спереди, хочешь сзади. Хочешь одну, хочешь две, да хоть весь бордель, сколько в комнату влезет. И все будут стелиться перед тобой, ублажать, ноги целовать, терпеть все, что ты с ними сделаешь, лишь бы заплатил получше. И когда мужчина это понимает, ой как все меняется.
А понять–то не так много надо – только то, сколько стоит каждая. Есть, конечно, те, кого просто золотой монеткой не подманишь – значит, тут другой подход нужен, да только смысла это особого не имеет. У всех баб все между ногами одинаково. Не дала одна, так пошла она к эркам, даст другая, еще лучше. Но лучше всего те, кого можно в любую позу поставить и будут молчать и улыбаться. И с кем можно что угодно сделать. И те, кто знает, как доставить мужчине удовольствие. Кто умеет это делать. Ведь все, абсолютно все мечтают о чем–то этаком, хотят чего–то, что общество на словах считает постыдным, даже сам человек может так считать, запрещая себе и думать об этом. А правда–то в том, что желание, мысль, фантазия уже возникли. А искреннее не может быть пошлым. Постыдным его делает общество. Людям очень нравится судить других. Нет, даже не судить – осуждать. Потому что основная масса – очень мелкие люди, они никак по–другому не могут возвыситься в своих глазах. И внутренне понимают свою мелкость. А это так неприятно. А вот опуская в речах и мыслях тех, кто посмелее да поумнее, они убеждаются, что все вокруг такие же низкие, грязные и отвратительные, как они сами, просто маскируются лучше, а копнешь – в каждом такая грязь отыщется, что ты весь в белом по сравнению с ними. И все, кто боится показать свои желания, всего лишь трусы.
И чем больше они трясутся, тем лучше их видно и тем метче слова всей этой мелкой массы людишек. А человек живет в этом дерьме с детства, слушает, проникается, а потом, оказавшись наедине с самим собой, тоже начинает так думать, перекраивая себя и опускаясь до их уровня. Внутри куча желаний, мыслей, фантазий, и все это забивается. И невозможность реализовать их делает еще злее и ядовитее, чем его учителя. Но он сам уже напридумывал себе всяких образов. О том, как прекрасна женщина, о том, что коснуться можно не всякой, о том, что какая–то там одна–единственная может чем–то кардинально от других баб отличаться. И живет ведь, верит в это. Глупо. Вот я и показывал ему то, что по сути все одинаково. Человек лишь животное с фантазией. Вот так вот, девочка. Мне очень нравилось смотреть, как этот туман пропадает из глаз Алиеры. Так забавно было. Он шел… да по тому же театру и видел – вот старые шлюхи, которых даже их мужья уже не хотят, их только помани, сами в постель прыгнут да согреют. Это вот молодые кобылки, еще не траханные. Этим нужно всякой дерьмовщины на уши понавешать – одним про луну и розы, другим про то, что надо наконец взрослеть. Вот с теми, кто покруче будет, просто надо дождаться, когда в первую категорию перейдут. Хотят–то все одного и того же. А уж такого, как Алиера, все хотят точно. Так что – бери и пользуйся. Есть еще вопросы, что я ему показывал, а, госпожа сыщица?
Оценивать и впечатляться Лакни запретила еще в самом начале беседы. Она отлично знала, что ее попытаются шокировать. Однако именно повлиять на свою психику она и не могла позволить. В таком деле надо иметь трезвые мозги. Да и бросаться на защиту мифических идеалов ради женской солидарности или еще каких полупризрачных принципов было глупо. Глупо, но именно этого и ожидал Хакт. А лишних козырей ему давать не хотелось.
– Есть, конечно. Значит, Алиера поддавался на твои действия?
– Еще как.
«Тебе бы хотелось так думать, не так ли?»
– А как же в таком случае его отношения с Леей?
Пожатие плечами и легкая складка раздражения между бровями.
– По–моему, они его самого удивляли.
– Но ведь она знала про эту вашу философию? И продолжала встречаться с ним? Но почему?
– Откуда я знаю? Я не лез в их отношения.
– А как вы думаете, не могла она его так… приложить?
– Лея? – Некромант расхохотался. – Не смеши меня. У нее фантазии на такое никогда не хватит. Да и, – мужчина покачал головой, – не вызывал Алиера у нее столь сильных чувств.
Лакни вспомнила рассказ Шефа об истерике, которую Кемли устроила ему в его же собственном доме, но спорить не стала, хотя мнение у нее по поводу эмоциональности белого мага было следующим: «По–моему, такая кого угодно, за что угодно убьет, если под руку невовремя попадется».
