— Удачи, — шепнул я, а затем повернул прочь.
Я закрыл дверь, беспокоясь, правильно ли я поступил, и, утешая себя мыслью, что он будет осмотрительным и со временем несомненно отыщет Логрус. Что бы ни случилось на этом фронте — пусть случается. А мне любопытно, что он сможет разузнать.
Я повернулся и пошёл назад по коридору к маленькой гостиной. Может быть, это было последней возможностью побыть одному, и я решил извлечь из этого пользу. Я уселся на груду подушек и вытащил Козыри. Быстрый расклад колоды выкинул тот, что я торопливо набросал с Корал тем лихорадочным днём в Эмбере. Я изучал её черты, пока карта не похолодела.
Изображение стало трехмерным, а затем она ускользнула, а я увидел самого себя, прогуливающегося ярким полднем по улицам Эмбера, держа её руку, а вокруг кипели толпы торговцев. Потом мы спускались по склону Колвира, море перед нами было бурным, кружили чайки. Потом снова в кафе, стол, летающий на фоне стены…
Я прикрыл карту ладонью. Она спала и видела сны. Пике — когда входишь в чьи-то сны. Пике ещё круче — обнаружить там себя — если, конечно, прикосновение моего разума не подтолкнуло неосознанное воспоминание… Одна из маленьких загадок жизни. Нет нужды будить бедную леди, чтобы просто спросить её, как она себя чувствует. Я полагал, что смогу вызвать Люка и спросить, как поживает Корал. Я принялся искать его карту, затем тормознул. Он, должно быть, здорово занят: всё-таки первый день на работе в должности монарха. Тем более, я уже знал, что Корал отдыхает. Я трепал-мусолил карту Люка, пока в конце концов не отпихнул её в сторону и не обнаружил под ней другую.
Серое, чёрное и серебряное… Его лицо было более старой, более суровой версией моего. Корвин, мой отец, смотрел на меня. Сколько раз я безрезультатно потел над этой картой, пытаясь дотянуться до него, пока мозг не скручивался в ноющие узлы. Многие говорили, что значит это лишь одно из двух — или он умер, или блокирует контакт. А потом на меня накатило забавное ощущение. Я припомнил его рассказ о тех временах, когда они пытались достать Бранда через Козырь и как сначала у них не получалось из-за удалённости Отражения, где был заключён Бранд. Затем я вспомнил отцовские попытки добраться ко Дворам, и там трудность заключалась в огромном расстоянии. Допустимо ли то, что он не умер и блокирует меня, а то, что он находится слишком далеко от тех мест, где я предпринимал свои попытки?
Но тогда кто же пришёл мне на помощь в Отражении той ночью, перенеся меня в странный мир меж отражений и причудливых приключений, что случилось со мной там? И хотя я был не совсем уверен в природе его появления в Коридоре Зеркал, но позже я натыкался на знаки присутствия отца в самом Эмберском Замке. Если он побывал в каждом из этих мест, то вряд ли он мог быть настолько далеко. А это значит, что он просто блокирует меня, и ещё одна попытка добраться к нему скорее всего окажется столь же бесплодной. И что, если были иные объяснения для всех событий и…
Карта вроде бы начала холодеть под моим касанием. Было это игрой воображения или сила моего взгляда все де начала активировать её? Я мысленно двинулся вперёд, фокусируясь. Кажется, карта стала ещё холодней, когда я это сделал.
— Папа? — сказал я. — Корвин?
Ещё холоднее, и покалывание в кончиках пальцев, касающихся карты. Кажется, начало Козырного контакта. Возможно ли, что он был гораздо ближе ко Дворам, чем к Эмберу, и теперь более доступен…
— Корвин, — повторил я. — Это я, Мерлин. Привет.
Его изображение шевельнулось, кажется, сдвинулось. А затем карта стала совершенно чёрной.
Но она оставалась холодной, и возникло ощущение типа молчаливого варианта контакта, схожее с долгой паузой во время разговора по телефону.
— Папа? Ты там?
Тьма карты обрела глубину. И далеко внутри неё, кажется, что-то шевельнулось.
— Мерлин? — слово было неотчётливым, но был уверен, что это его голос произнёс моё имя. — Мерлин?
Движение в глубине было реальным. Что-то рвалось ко мне.
Оно изверглось из карты мне прямо в лицо, с биением чёрных крыльев, каркая, ворон или ворона, чёрная-пречёрная.
— Запретно! — каркнула птица. — Запретно! Уходи! Убирайся!
Она била крыльями возле моей головы, пока карты сыпались из рук.
— Прочь! — пронзительно кричала она, — кружа по комнате. — Запретное место!
Птица вылетела в дверь, а я кинулся следом. Но она исчезла, в мгновение ока потерялась из виду.
— Птица! — кричал я. — Вернись!
Но не было ни отклика, ни шороха бьющихся крыльев. Я заглянул в другие комнаты, но ни в одной из них не было и следа чернокрылой твари.
— Птица?..
— Мерлин! В чем дело? — донеслось сверху.
Я взглянул вверх, чтобы увидеть Сухэя, спускавшегося по хрустальной лестнице в дрожащей вуали света — за его спиной густело небо, полное звёзд.
— Просто ищу птицу, — отозвался я.
— О-о, — сказа он, спустившись к площадке и ступая сквозь вуаль, которая сразу дематериализовалась, прихватив с собой и лестницу. — Надеюсь, особенную птицу?
— Большую и чёрную, — сказал я. — И, вроде, говорящую.
Сухэй покачал головой.
— Я могу послать за такой, — сказал он.
— Это была особенная птица, — сказал я.
— Жаль, что ты упустил её.
Мы вошли в коридор, и я, повернув налево, направился обратно в гостиную.
— Козыри разбросаны, — заметил дядя.
— Одним я пытался воспользоваться, а он почернел, из него вылетела птица, крича: «Запретно!» Вот я их и выронил.
— Звучит так, как если бы твой корреспондент — злой шутник, джокер, — сказал он, — или заклят.
Мы опустились на колени, и он помог мне собрать Козыри.
— Последнее кажется более вероятным, — сказал я. — Это была отцовская карта. Я много раз пробовал запеленговать его, и на этот раз я был ближе, чем когда-либо. Я действительно слышал его голос во тьме, прежде чем вмешалась птица, и связь прервалась.
— Звучит так, как если бы он был заключён в место без света и, наверное, охраняемое магией.
— Конечно! — сказал я, подбивая колоду и пряча её.
Нельзя потревожить ткань Отражения в точке абсолютной тьмы. Тьма столь же эффективна, как и слепота, когда кого-нибудь наших кровей надо лишить возможности побега. Что ж, это добавляет элемент рациональности к моему недавнему опыту. Кто-то, желающий, чтобы Корвин вышел из строя, был бы вынужден содержать его в очень тёмном месте.
— Ты когда-нибудь встречал моего отца? — спросил я.
— Нет, — отозвался Сухэй. — Насколько я помню, он под конец войны ненадолго посещал Дворы. Но я никогда не имел удовольствия.
