на морг. Здесь стояли два стола, несколько железных стульев и на полу лежал вытертый ковер.
— Тут можно посидеть, — сказал Алеша. — А я пока дам детям бутылочки.
Вика усадила Ваню на стул. Выпрямляясь, она больно ударилась о вентиляционную трубу, уходящую к потолку. Но никакая боль не могла сравниться с тем ужасом, который ощутила Вика, поняв, куда попал Ваня.
А Ваня равнодушно грыз огурец. Ему было трудно сидеть на стуле, так как он очень ослабел. Казалось, смерть уже начала постепенно высасывать из него жизнь. Это место — ад, поняла Вика, а эти дети — маленькие мертвецы, хотя их сердца еще бьются, а тела — двигаются. Она помнила, как сдружилась с Ваней в доме ребенка, а теперь между ними стояло препятствие — надгробный камень. В доме ребенка Ваня был уверен в себе. Он знал, что отличается от остальных “неизлечимо больных” детей и заслуживает лучшей участи. А здесь он стал никем.
Вику терзала вина, что она так долго медлила с поездкой. Будь она посильнее, думала девушка, не такой робкой и боязливой, она бы не допустила этого кошмара.
Из сумки Вика достала привезенную с собой любимую Ванину книжку про трех поросят.
— Как разговаривают поросята? — спросила она. — Помнишь… Мы с тобой… Вместе…
Ваня задумался. Он хотел что-то сказать, но слова не шли у него с языка. Вика стала читать книжку, но делала это механически, потому что из-за только что пережитого шока не могла ни на чем сосредоточиться. Она содрогнулась, вспомнив, как рассказывала одной американской паре о талантливом мальчике, который мог бы сделать их дом счастливым. Что они подумают, увидев молчаливого призрака с обритой головой? Наверняка будут разочарованы.
Вика читала. Волк сказал: “Я развею ваш дом по ветру”. И она подумала, почему бы и в самом деле волку не развеять по ветру этот жуткий интернат, а она бы вытащила Ваню из-под обломков и убежала вместе с ним.
Потом пришла воспитательница — похоже, она единственная находилась на дежурстве, — неся бутылку с серой жидкостью, и подала ее Вике. Это обед, догадалась та.
— Прошу прощения… Можно нам миску и ложку? Я помогу ему поесть.
Нахмурившись, женщина принесла миску с той же серой жидкостью и алюминиевую ложку, слишком большую для маленьких ручек. Ваня схватил ложку, и Вика с ужасом увидела, что у него дрожат пальчики и он не в силах донести ложку до рта, не пролив серую бурду. Что с ним случилось? Почему у него так сильно дрожат руки?
Вернувшаяся воспитательница обратила внимание на пролитый суп:
— Так и знала. Он не умеет сам есть. Теперь надо рубашку стирать.
Вика чувствовала себя ужасно — лучше бы она сама покормила Ваню. К тому же ее страшила перспектива нести Ваню обратно на голый матрас.
Поток ее мыслей прервал Алеша. Он привел с собой пару скучающих приятелей-подростков, которым было любопытно взглянуть на нового человека. Лица у них были довольно умные, но по сравнению с Алешей более грубые. Первый был без носков, в слишком коротких брюках, открывавших тощие лодыжки. Умываться, видимо, он не любил. Второй, судя по важности, с какой он держался, явно верховодил в троице. На нем были потрепанные джинсы, по всей видимости обрезанные собственноручно.
— Сигареты есть? — спросил он, не потрудившись поздороваться или представиться.
Вика сказала, что сигарет у нее нет. Поискав в сумке, вытащила два яблока, которые и протянула мальчишкам. Они взяли по яблоку и сунули их в карманы. У того, который не носил носков, в руке была самокрутка — немного табака, завернутого в клочок бумаги.
— Ты его мать? — спросил тот, который был в джинсах.
— Нет. — Вика задумалась, не зная, как объяснить свои отношения с Ваней. — Я его крестная мать.
Пока они разговаривали, Вика совала Ване в рот кусочки яблока, и он задумчиво их жевал. Кажется, он постепенно утрачивал и жевательный рефлекс.
Вика спросила ребят, почему они здесь. Самый бойкий признался, что сбежал из детского дома, и его поместили сюда в наказание. Отсюда он тоже собирается бежать.
— Как же ты будешь жить? — спросила Вика.
— Ну, деньги — не проблема, — похвастался он.
Алеша сказал, что тоже убежал из детского дома, и его приютил священник, но потом его нашли и отправили сюда. Это случилось два года назад, и теперь он думает, что застрял здесь навсегда. Из воротника рубашки он вытащил крестик на шнурке для ботинок и сообщил Вике, что посещает службы в часовне и мечтает стать священником.
Все обитатели интерната были признаны необучаемыми. Однако Алеша научился писать еще до того, как попал сюда. Вика дала ему листок бумаги и ручку. Пока остальные болтали, Алеша написал несколько слов священнику, прося его о помощи. Он передал записку Вике и попросил отвезти ее. Все слова Алеша писал заглавными буквами, не оставляя пробелов.
Ему отчаянно хотелось доказать Вике, что он умеет читать. Он взял “Трех поросят" и стал читать вслух, с усилием одолевая длинные слова, словно разбирал шифровку.
Воспитательница приоткрыла дверь и, просунув в щель голову, напомнила, что наступил тихий час, так что Ваню пора вернуть в кровать.
— Я принесу его, — пообещал Алеша. Похоже, воспитательница ему доверяла. Он объяснил, что воспитатели заставляют подростков работать, то есть приглядывать за лежачими детьми и выполнять самую тяжелую работу.
Когда Алеша наклонился над Ваней, чтобы забрать его, Вика положила руку ему на плечо и попросила:
— Ты не можешь иногда выносить Ваню во двор? Ему было бы совсем неплохо подышать свежим воздухом.
— Это не разрешается.
— А дать ему возможность поползать? Ему ведь нужно двигаться.
— Нельзя.
— Ну, а разговаривать с ним ты можешь?
— Это я могу.
Взяв с Алеши обещание иногда разговаривать с малышом, Вика поцеловала Ваню в лоб и сказала, что скоро придет опять.
Направляясь к двери, она услышала тихий голос, почти шепот:
— Вика.
Ваня хотел ей что-то сказать, и Вика испугалась, как бы он не попросил ее забрать его с собой.
— Передай привет Андреевночке
