– Я абсолютно уверен, что они никогда бы так не подумали.
– У меня была последняя возможность воздать им почести, а я все испортила! Как ты не понимаешь? Я не хочу поступить с мистером Кадамом так же!
– Келси, – вздохнул Рен. – Ты чтишь своих родителей каждым днем своей жизни. Тебе не нужно произносить речи, чтобы показать, как сильно ты их любишь. Твои мама и папа не хотели бы, чтобы ты вечно несла такое бремя. Они любили тебя. И Кадам тебя любил. Тебе не нужно ни говорить правильные слова, ни подбирать идеальное платье. Ты чтишь тех, кого любила, своей жизнью – тем, что ты такой прекрасный, редкий, замечательный человек.
– Ты всегда находишь самые нужные слова, да? Спасибо, – прошептала я, судорожно прижимая к себе туфли.
Рен погладил меня по щеке и вышел.
Я быстро приняла душ, яростно оттерла мочалкой свое распухшее от слез лицо. Переодевшись, я убрала волосы в пучок на затылке и поспешила вниз. Рен и Кишан тоже успели вымыться и переодеться. Оба были в сорочках и галстуках, и, хотя мы находились в джунглях, эта официальная одежда сейчас выглядела уместной.
Кишан отвез нас на частный аэродром, расположенный в нескольких милях от дома.
Когда мы забрались в старенький винтовой самолет, Мерфи склонился над приборной доской и сказал:
– Кадам любил эту машину. Это же не что-нибудь, а «Локхид Электра», модель 10 Е. Старушка успела повоевать во Второй мировой. Однажды Кадам сказал мне, что на таком вот самолете Амелия Эрхарт совершила свой знаменитый последний полет.
Эта лекция вызвала у меня улыбку. Я вспомнила, как любил мистер Кадам вываливать на наши головы подробнейшую информацию о своих бесчисленных технических игрушках. Но улыбка быстро погасла, стоило мне взглянуть на Нилиму, сидевшую через проход от нас. Смерть мистера Кадама страшно потрясла ее. Растрепанные волосы спутанными прядями висели вдоль ее опухшего от слез лица, ее красивая белая блузка была вся в пятнах от грязных рук. Нилима откинулась головой на спинку кресла и устало закрыла глаза.
Мерфи мягко поднял нас в воздух, и вскоре мерный гул двигателей и немыслимое напряжение последних двадцати четырех часов сделали свое дело, погрузив меня в тяжелый, беспокойный сон.
Мне снилось, что молодой Локеш пытает монаха.
– Расскажи мне об амулете, старик! – рычал Локеш.
Монах пронзительно закричал:
– Перестаньте! Умоляю вас, сжальтесь!
– Я сжалюсь, как только ты расскажешь мне все, что я желаю услышать.
Обессиленный монах слабо кивнул и лихорадочно заговорил:
– За несколько столетий до рождения моего наставника в мире разразилась большая война. Все могучие царства Востока объединились против демона. И явилась тогда богиня с двумя лицами: одно было темным и прекрасным, а второе сияло ярче десяти солнц. Великая богиня повела объединенное войско на бой с демоном. Армии Востока разбили противника наголову, и в благодарность богиня одарила каждое царство.
– И какое отношение вся эта древняя чепуха имеет к амулету? – нетерпеливо рявкнул Локеш, выкручивая руку монаху.
– Позвольте… позвольте мне договорить, – прохрипел несчастный. – Богиня сняла со своей шеи амулет и разломила его на пять частей. Она дала каждому царю по одной частице, но не просто так, а с наказом хранить в строжайшей тайне происхождение амулета и использовать его только на благо своего народа. Каждый царь дал слово беречь амулет и передавать его по наследству старшему сыну.
– Отвечай, какие царства принимали участие в той битве!
– Это были…
Тут Рен разбудил меня, и сон оборвался.
– Приземляемся, – тихо сказал он.
Я выглянула в окно, но не увидела внизу ничего, кроме зеленого моря джунглей.
– Куда приземляемся?
Тут самолет развернулся, а Рен показал рукой на один из иллюминаторов.
– Туда.
Утреннее солнце ударило мне в глаза, ослепив на мгновение. Потом самолет выполнил разворот вправо, и я увидела внизу сверкающую поверхность реки и грунтовую посадочную полосу. Река, судя по всему, должна была вести к нашему старому лагерю возле водопада, но никакой взлетно-посадочной полосы в этом месте я решительно не помнила.
– Откуда тут это взялось? – спросила я.
– Понятия не имею, – ответил Кишан. – Эту часть джунглей я знаю как свои пять пальцев и головой ручаюсь, что тут никогда даже поляны не было, не говоря уже о месте для посадки целого самолета!
– Держитесь, ребятки, – предупредил Мерфи. – Сейчас будет довольно жестко.
Он описал еще один круг над джунглями и начал снижаться. Я услышала, как верхушки деревьев прошелестели по брюху самолета. Когда шасси коснулись земли, наш старенький летательный аппарат с рычанием запрыгал и затрясся, грозя развалиться на куски, но Мерфи хладнокровно вырулил и остановился, а мы все благополучно выбрались наружу.
В своем письме мистер Кадам просил Рена и Кишана выкопать ему могилу в саду. Принцы в скорбном молчании унесли тело умершего вниз по склону, а мы с Мерфи и Нилимой присели в теньке, приготовившись ждать.
– Это же уму непостижимо, а? – пожаловался Мерфи. – Надо ж удумать такое – велеть похоронить себя в глуши, на краю света! Нет, вы как хотите, а я никогда этого не пойму!
Я сочувственно погладила старика по руке, но не стала его разубеждать, зато уговорила Нилиму выпить немного сока. Было очень жарко. В джунглях даже в декабре гораздо теплее, чем в самые знойные летние деньки у нас в Орегоне. Меньше чем за сутки мы переместились из гималайской зимы в тропики.
Мерфи тем временем продолжал говорить. К счастью, он не нуждался в собеседниках, потому что Нилима не проронила ни слова.
– Вы знаете, когда мы с Кадамом впервые встретились? О, это было давненько, в Китае, во время Второй мировой. Мы с ним сошлись еще до того, как Америка вступила в войну, еще до «Летающего тигра» – так называлось наше добровольческое военно-воздушное подразделение. Во время войны Кадам не раз приходил к нам на помощь в трудных случаях. Он частенько бывал за переводчика у нашего командира, старины Шеннолта. Кадам в те годы владел компанией, занимавшейся обслуживанием наших самолетов, «Кёртиссов Р-40», так что он несколько раз приезжал к нам, расспрашивал пилотов, все допытывался, что и как можно улучшить. Как-то раз, когда наш переводчик был в отъезде, Кадам предложил свою помощь. С тех пор он в каждый свой приезд непременно останавливался в штабе.
Надо мной он вечно подшучивал, все больше за мою бесшабашность, ведь я был тогда восемнадцатилетним мальчишкой из эскадрильи «Ангелы ада», влюбленным в небо и моторы. Эта страсть нас и сблизила. В жизни не встречал человека, так одержимого авиацией, как наш старина Кадам!
